— Слушай, Гимназист, какая у тебя сестренка! — зашептал Сергей.
— Она моя нареченная, — строго предупредил Салман.
— Но-о? Надо же!..
Тут, по-утиному переваливаясь с боку на бок (у него были ампутированы пальцы ног), подошел комендант управы Рябинин, старшина-фронтовик с Георгиевским крестом.
— А это еще что за краля? — уставился он на Багдагюль. — Ступай к нам в горничные. Ты по-русски-то понимаешь?
— Мала-мала понимаешь…
— Ну и ладно! Твое дело — чай подавать, а не лясы точить. И чтоб сахар не красть! Выгоню! Ну так согласна?
— Не знаю, — за нее ответил Салман. — Дома спросить надо…
Дубянский сильно досадовал на Ильяшевича, на его горячность, из-за которой им пришлось поспешить с высылкой членов гарнизонной ячейки. Они только обезглавили, но не раскрыли, не обезвредили организацию; они только оборвали нить, дававшую возможность распутать клубок до конца; как теперь докопаться до остальных? Жалел ли он о высылке агента-„большевика“? Нисколько! Агент свое дело сделал. Останься он в Ленкорани, друзья высланных заподозрили бы его, и он рано или поздно раскололся бы. У него других агентов достаточно, да что толку?
Дубянский подозрительно присматривался ко всем и к каждому, наводил справки, выслеживал. Его внимание все больше привлекал командир бронеотряда, или, как его называли, „работник броневика“, Осипов. Говорят, он был дружен с высланным командиром пулеметной роты Арустамовым. Что связывало их? Дубянский слышал от Сухорукина, что Осипов — эсер, в период Диктатуры пяти хорошо проявил себя на посту комиссара Астаринского погранучастка. Правда, Осипову не удалось выполнить важного задания: арестовать помещика Усейна Рамазана. В ночной перестрелке были убиты двое сыновей Рамазана, а сам он бежал в Персию, потом тайно вернулся и сколотил большой отряд.
„Медвежья услуга! Теперь от Рамазана покоя нет, — размышлял Дубянский. — Эсер? Ну, это еще ни о чем не говорит. Долго ли переменить убеждения?“ И Дубянский решил потрясти Осипова.
Среди ночи, поднятый настойчивым стуком в дверь, Осипов очумело глядел на Дубянского и двух офицеров, вошедших в комнату.
— В городе совершено крупное ограбление. Подозревают наших людей. Ведем повальный обыск, — объявил Дубянский и кивнул офицерам.
— Да вы что? Какое ограбление?.. Смотрите, пожалуйста…
Офицеры переворошили постель и сундучок, вытащили ящики комода, сдвинули его с места, простукали стены, кое-где отодрали обои и перешли на кухню.
Дубянский сидел за столом, ощупывая взглядом комнату. Когда офицеры вышли, он подошел к сложенным друг на друга ящикам комода, перевернул их вверх дном. Осипов напряженно следил за ним. То ли его взгляд, то ли натренированное чутье подсказали Дубянскому, что именно здесь надо искать тайник. Он кликнул одного из офицеров и приказал:
— Ну-ка, отдерите днища.
Третий ящик оказался с двойным дном. В нем лежало что-то завернутое в газету. Дубянский развернул газету и увидел… печать и белые карточки партийных билетов!
Утром Дубянский вызвал Осипова на допрос. Он был уверен, что в его руки попала крупная дичь, и решил лично заняться его делом.
— Ну-с, Осипов, ты понимаешь, что у тебя только один шанс спасти свою жизнь: откровенное признание!
— В чем признаваться-то?
— Назови имена всех членов большевистской организации, где, когда собираются, что замышляют.
— Не знаю я никого…
— Не знаешь. А это как попало к тебе? — потряс он партбилетами.
— Приятель дал на сохранение. Сказал, заберет через пару дней. Потом исчез. Говорят, бежал в Астрахань.
— Сидамонов? Или Ломакин?
— Арустамов Гриша, пулеметчик.
— Ты знал, что он большевик?
— А кто его знает? Сейчас кого ни копни — или большевик или сочувствующий.
— А ты большевик или сочувствующий?
— Эсер я. Эсеров, пожалуйста, всех перечислю: Сухорукин…
— Меня интересуют большевики! — перебил Дубянский. — Почему же ты согласился хранить большевистские билеты?
— И ведать не ведал, что в свертке. Сунул в ящик, да и забыл о нем.
— Но ведь Арустамов сказал тебе.
— Ничего не сказал…
— А разве ты не разворачивал свертка?
— На что мне было?.. Сунул в ящик и забыл.
— А почему в потайной?
— Надежнее… Чужое все-таки…
— Стало быть, знал, — заключил Дубянский.
— Да не знал, ей же богу, не знал!
— Глупо запираться, Осипов. Ступай в камеру, подумай, вспомни.