— Хорошо, подчиняюсь грубой силе. Боцман, распорядитесь.
Загрохотала лебедка, на палубу катера опустили две железные бочки, и катер отвалил от парохода.
— Семь футов под килем, капитан!
Катер продолжал путь на юг.
Спустя некоторое время справа показались синие горы, резко очерченные заходящим солнцем. Потом на горизонте протянулась черная полоса дыма. Горела Ленкорань.
Недобрые предчувствия охватили Коломийцева при виде черного дыма над городом. Он взял бинокль и отчетливо увидел причал с облепившими его кулазами и баркасами, суетящуюся толпу на берегу: женщин, детей, красноармейцев. "Свой", — облегченно вздохнул он.
Катер по мелководью подошел к причалу. Оставив Руманова-Асхабадского при ценностях и грузе, Коломийцев протиснулся сквозь толпу и направился в Ханский дворец.
На Маячной площади он остановился перед могилой Ульянцева, грустно покачал головой: "Вот как суждено было нам встретиться…"
В кабинете Наумова находились Орлов, Лидак и Агаев. Они слушали рассказ Сергея о трагедии Привольного.
При виде Коломийцева Агаев радостно вскочил с места:
— Ай дад-бидад Ардебиль! Агаи Вания?
Они обнялись и заговорили на фарси:
— Каким ветром занесло?
— Попутным. Еду в Персию.
— Опять?
— На этот раз я хорошо подкован. Ну, а что у вас, как тут дела?
— Хуже некуда, — махнул рукой Агаев.
Коломийцев почувствовал на себе любопытные взгляды присутствующих и поспешил представиться.
Узнав, что перед ними человек из Москвы, люди обрадовались, крепко пожали его руку, почувствовали облегчение, будто он специально прислан к ним на помощь, стали рассказывать ему о трагическом положении Ленкорани, говорили, как им трудно без поддержки Москвы и Астрахани.
— Там тоже не легко, — признался Коломийцев. — Но кое-что Сергей Миронович прислал. Мы привезли гранаты, патроны, обмундирование, хинин… Хорошо бы, несмотря на сложность обстановки, провести городской актив, познакомить коммунистов с ленинским письмом, обсудить текущие дела. Я думаю, это мобилизует людей.
Предложение Коломийцева одобрили и тут же поручили политкомиссару Реввоенсовета Лидаку и секретарю горкома партии Канделаки заняться подготовкой актива.
Договорившись о разгрузке "Встречи", Коломийцев вместе с Агаевым вышли из кабинета.
— Бахрам, я хотел бы положить цветы на могилу Ульянцева, — сказал Коломийцев.
— Цветы? Сейчас достанем, — ответил Агаев и посмотрел по сторонам, увидел Сергея, вышедшего из кабинета вслед за ними, подозвал его и послал за цветами.
На улице, ожидая возвращения Сергея, Агаев рассказал Коломийцеву подробности гибели Ульянцева.
Сергей вернулся очень скоро с большим букетом чайных роз. Коломийцев похвалил его за расторопность, и они втроем пошли на Маячную площадь.
После боя могила была приведена в порядок. Коломийцев рассыпал свежие цветы по увядшим венкам, постоял минуту в скорбном молчании, низко опустив голову, потом печально сказал:
— Да, большая утрата. Сергей Миронович тяжело перенес весть о его гибели.
Когда возвращались, Коломийцев попросил Агаева проводить его на передовую: хотелось ближе познакомиться с защитниками города, побеседовать с ними.
Идти было недалеко. Миновали тюрьму, пошли к реке. Здесь, на крутом левом берегу, сразу за садами и огородами, были вырыты окопы в полный профиль. Спасаясь от жары, почти все красноармейцы укрывались в садах, оставив в окопах наблюдателей.
Войдя в сад крайнего дома, принадлежавшего родителям доктора Талышинского, Коломийцев и его спутники увидели большую группу бойцов, обступивших молодого человека лет девятнадцати. Он с жаром читал стихи. Коломийцев остановился в сторонке, чтобы не прерывать его, и тоже стал слушать.
— Кто это? — спросил Агаева Коломийцев.
— Сын папахчи[25] Самеда, учитель Али Мамедов. Очень смелый человек, дай бог ему жизни, далеко пойдет. При Ильяшевиче в Пришибе директором школы был. Как будто родительское собрание проводит, а на самом деле — заседание большевистской ячейки.