Сергей был поражен и потрясен видом города. Вдоль пристаней стояли на мертвом приколе пассажирские и буксирные суда, баржи, рыбницы — ни живой души на палубах, ни поднятого паруса, ни дымка из труб.
Сергей видел целиком выжженные кварталы, дома, разбитые артиллерийскими снарядами, проемы выломанных дверей, заколоченные досками окна. По пустынным, словно покинутым жителями улицам расхаживали патрули моряков, красноармейцев, рабочих. Иногда в утренней тишине где-то гулко грохотали выстрелы, и снова все смолкало. Город, переживший мартовское восстание, все еще находился на военном положении, днем и ночью стоял начеку, готовый к новым схваткам…
Катер с рыбницей подошел к стрелке, свернул в речку Кутум и ошвартовался в южной стороне у моста, возле таких же рыбацких лодок. В ту же минуту на палубе ленкоранской рыбницы, откуда ни возьмись, появились трое в кожаных куртках.
— С прибытием, братцы! — козырнул один из них. — Кто тут старший, следуй за мной. Мироныч ждет. Остальных наши ребята устроят на отдых. Ишь, как заросли!..
В сопровождении человека в кожанке Кожемяко, Сарай-кин и Сергей беспрепятственно миновали часовых в воротах старинного кремля, поднялись на второй этаж небольшого особняка, в котором помещался губкой партии, подошли к скромной коричневой двери с картонной табличкой: „Член РВС С. М. Киров“.
Из-за стола поднялся мужчина средних лет, среднего роста, с приятным, открытым лицом в оспинках, с зачесанными назад темно-русыми жесткими волосами. Одет он был в полу штатский костюм: под черным пиджаком — белая сорочка с темным галстуком, брюки заправлены в сапоги, на плечи наброшена черная кожаная куртка. На столе лежала черная фуражка с большой красной звездой.
„Вот он какой, Киров!“ — восторженно подумал Сергей.
Приветливо улыбаясь карими глазами, Киров энергично шагнул навстречу вошедшим, обнял каждого, спросил, как зовут.
— Тезка, значит, — улыбнулся он Сергею.
— Молодцы, ай да молодцы, бакинцы! Как говорится, на ловца и зверь бежит. Мы ищем путей связи с Баку, и вдруг — вы! Да как! По Каспию, через шторма и вражескую блокаду! Значит, можно и на парусниках пересекать море?
— Трудно, — признался Кожемяко.
— Но нужно! — категорически ответил Киров. Он взял со стола бланк телеграммы и протянул Кожемяко. — Вот, прочтите, Владимир Ильич прислал недавно.
Кожемяко прочел телеграмму вслух:
— „Астрахань, Шляпникову…“ Кто это, Шляпников?
— Председатель Реввоенсовета Каспийско-Кавказского фронта, — пояснил Киров.
— „…Получил вашу телеграмму о бакинских делах… Речь идет о враждебном отношении бакинского пролетариата к английским оккупантам, — снова пояснил Киров, — о попытке судов Каспийской флотилии перейти на сторону Советской власти.
— Гляди ты, знает Ленин о вас, — обратился Кожемяко к Сарайкину.
— Эх! — сокрушенно воскликнул тот. — Ведь до самого острова Чечень дошли, да ранний ледостав помешал пробиться к вам.
Киров понимающе кивнул. И Кожемяко:
— Читайте, читайте дальше.
— „…Надеюсь, вы понимаете огромную важность вопроса и примете энергичные меры, чтобы использовать настроение бакинцев для быстрых и решающих действий. Гарантируйте безопасность переходящим к нам. Телеграфируйте подробнее. Предсовнаркома Ленин“[6].— Кожемяко снова обратился к Сарайкину. — Видишь, Ваня, как Ленин о Баку думает? — Он вытащил из кармана пакеты и вместе с телеграммой протянул Кирову: — Вот тут, Сергей Миронович, подробно сказано о бакинских делах. А чего не хватает, мы расскажем. Так что можете сообщить Владимиру Ильичу: настроение у бакинцев, да и у муганцев, самое боевое.
— Все клокочет, как пар в котлах! — добавил Сарайкин. — Вот если вы подсобите нам…
— Непременно! Поможем и людьми, и оружием, и деньгами. Впрочем, мы еще успеем поговорить. А пока — ступайте отдыхать! Вам нужно как следует выспаться.
— Уже выспались, — нерешительно возразил Кожемяко.
— Нет, нет, отдыхать! Я вызову вас, когда понадобится.
С этими словами Киров проводил бакинцев в коридор, где ожидал встречавший человек в кожанке.
Взволнованные встречей с Кировым, бакинцы шли по улицам, еще хранившим следы недавних боев. Им то и дело приходилось обходить груды кирпича и щебня перед разбитыми домами.
Перед одним из домов толпились горожане. Человек интеллигентного вида в пенсне читал вслух наклеенный на стене приказ:
— „Вследствие катастрофического положения с топливом вообще, а с нефтяным, в связи с оторванностью от Бакинского и других нефтяных районов, в особенности, является необходимость производить расход остатков жидкого топлива с величайшей осторожностью…“