В комнате перед кабинетом Ильяшевича сидел его адъютант поручик Калашников.
— Вы арестованы! Сдать оружие! — пригрозил маузером Ломакин.
Поручик вскочил с места, схватился за кобуру, но на него навалились двое бойцов, скрутили руки.
На шум и грохот упавшего табурета в дверях появился Ильяшевич.
— Что тут происходит? — недовольно спросил он и обвел всех удивленным взглядом.
— Именем революционного народа вы арестованы, полковник Ильяшевич! — громко и важно сказал Ломакин, опустив руку с маузером. — Прошу сдать оружие.
Ильяшевич, все еще недоумевая, хмуро посмотрел на обезоруженного и взятого под стражу адъютанта, на маузер в опущенной руке Ломакина, и ему мгновенно вспомнилось распростертое на полу тело полковника Аветисова с черной дырочкой во лбу. У Ильяшевича нервически задергался пышный седой ус, он извлек из заднего кармана галифе браунинг и, держа его за ствол, протянул Ломакину.
— Но что все это значит? — недоумевал он.
— Это значит, что ваш завтрашний заговор не состоится, полковник! — иронически улыбнулся Морсин.
Ильяшевича усадили в фаэтон и под охраной конных партизан повезли в Ленкорань.
Когда фаэтон въехал в город, восстание было уже окончено и власть фактически перешла в руки комитета связи. Все произошло как по писаному: внезапно и бесшумно, почти без выстрелов. Сама мысль о возможности ареста в такое время, когда они только что решили судьбу большевиков, казалась офицерам настолько невероятной, что почти никто из них не оказал сопротивления, полагая, что произошло какое-то недоразумение, что заговор состоится все-таки и завтра они будут освобождены, а арестовавших их большевиков запрут в трюме "Кетти" и увезут в Петровой. Некоторые, однако, поняли, что заговор раскрыт, и схватились за оружие. Так в перестрелке был убит бывший жандармский полковник Самборс. Дубянский, когда к его дому подъехал броневик, из которого выскочили Осипов и два красноармейца, кинулся бежать огородами в лес, но там его настигла нуля.
Остальных арестованных — восемьдесят шесть человек — заперли в толстенной башне маяка. Позже многих освободили, взяв с них честное слово не браться за оружие, а тридцать самых ярых деникинцев перевели в тюрьму, посадили в большую камеру № 10.
В комнатах Ханского дворца было оживленно и шумно. Беспрерывно трезвонили телефоны: взят маяк, взята радиостанция, взято морагентство.
Ломакин и Морсин доставили полковника Ильяшевича в Ханский дворец. При виде командующего красноармейцы и партизаны, бывшие солдаты-фронтовики, невольно вставали с мест и вытягивались по стойке "смирно". Авторитет полковника Ильяшевича был очень велик, и комитет связи не мог не считаться с этим: ему тут же вернули оружие и предложили сотрудничать, по-прежнему исполнять обязанности командующего.
Оставили на свободе и весь управленческий аппарат краевого Совета и краевой управы.
Салман, участвовавший в захвате почты, вернулся во дворец и толкался в коридоре, как вдруг Морсин схватил его за руку.
— Ну-ка, Салманка, ступай за мной!
В кабинете" где заседали члены комитета связи, председатель комитета Игнат Жириков подозвал его к столу:
— Садись, Гимназист, ты парень грамотный. — Он придвинул ему лист бумаги и карандаш: — Пиши, сынок: "Воззвание". Написал? Теперь пиши так: "Ко всему населению Мугани…"
На следующий день воззвание расклеили по городу. Повсюду кто-нибудь вслух читал:
— "В ответственный политический момент… во всей управе началась анархия, вызвавшая у солдат Мугани возмущение… комитет связи… счел своей обязанностью впредь до созыва съезда… власть краевого Совета взять на себя… Все чиновники должны оставаться на своих местах… спокойно продолжать свою работу на пользу Мугани…"
Рядом с этим воззванием было расклеено объявление краевой управы, подписанное всеми ее членами, коим извещалось, что она, краевая управа, считает целесообразным передать власть в руки революционного комитета связи, а себя — распущенной добровольно.
Чрезвычайный съезд, назначенный на этот день, не состоялся.
Событие было крайней важности, и о нем следовало доложить начальству. Пристав Бакинского порта нехотя придвинул лист гербовой бумаги и каллиграфически написал:
"Бакинскому полицмейстеру г-ну Л. Амирджанову.