— Какие услуги? В чем?
— О господи боже ты мой! — всплеснул длинными руками Сухорукин. — Ну, скажете, что ваш отряд готов сражаться на их стороне с мусаватскими бандами…
— Понял, все понял! — загорелся Хошев. — Я вырву "батюшку" из рук комиссаров!
— Поспешайте, пока они не пустили его в расход.
Хошев вздрогнул. Козырнул, щелкнув каблуками:
— До скорой встречи!
Сухорукин снова зашагал по комнате, напряженно обдумывая что-то. Остановился, услышав голос Рябинина:
— Неужели они расстреляют батюшку полковника?
— Где он сидит?
— В Ханском дворце, на третьем этаже.
— Ты имеешь доступ к нему?
— Допустят.
Сухорукин наклонился к самому уху Рябинина:
— Слушай, Рябинин, а ты мог бы… умертвить его?
Рябинин испуганно отпрянул, замахал руками:
— Что вы, что вы, господь с вами, Терентий Павлович! Да как у вас язык поворачивается? Пролить кровь нашего "батюшки"!..
— Да зачем же кровь проливать? Я говорю умертвить, а не убить. Передашь ему микстуру или порошочки… якобы от малярии…
— Бог с вами, Терентий Павлович, а только я на такое не способен, — хмуро ответил Рябинин.
— Ах, как это взорвало бы Мугань, как взбудоражило бы! — Глаза Сухорукина лихорадочно засверкали. — Неудержимый поток хлынул бы в Ленкорань, разорвал бы на куски, растоптал бы комиссаров!
Рябинин со страхом смотрел на этот приступ садистской ярости. Но вот глаза Сухорукина погасли, и он устало усмехнулся.
— Ну да ладно, братец, я просто к слову сказал… А вот комиссара Отраднова не мешало бы убрать.
— Этого можно, — согласно кивнул Рябинин.
Сухорукина поразила такая готовность.
— Сам?
— Есть подходящий человек.
— Ну-ну…
И Сухорукин зашагал по комнате, снова уйдя в свои размышления.
Ульянцев не переставал удивляться: что за диковинные деревья растут в здешних лесах. Но больше всего его поражало железное дерево, не похожее ни на одно растение, виденное им в заморских странах. Вместо одного ствола сразу несколько, корявые ветви, прикоснувшись, срослись друг с другом и с ветвями рядом стоящих деревьев, придавая лесу какой-то фантастический, сказочный вид. А рядом — небольшое стройное дерево с ажурно вырезанной изящной листвой и крупными пучками мелких цветков нежно-розового и желтоватого цвета — знаменитая ленкоранская шелковая акация.
Со времени приезда в Ленкорань Ульянцев впервые выезжал в село, впервые любовался лесистыми окрестностями города. Сам город, зеленый, уютный, красивый, сразу же полюбился ему. Сейчас, очарованный окрестностями Ленкорани, он, спокойный и сдержанный человек, по удержался от восторженного возгласа:
— Что за дивные места! Вот закончим революцию, здесь и устроим вечную стоянку. Как, ребята, даете "добро"? — Он обернулся в седле к Салману и Сергею, ехавшим позади него и Агаева.
— А где, на Форштадте или в Герматуке? — наморщив нос, заулыбался Сергей.
— Приедем в Герматук, там на месте и решим, — ушел от прямого ответа Ульянцев.
— У нас лучше, Тимофей Иванович, — заверил Салман.
— Каждый кулик свое болото хвалит, — отшутился Ульянцев.
— Чего, чего, а болот у них хватает, — подхватил Сергей. — Всякие "морцо", "истили"…
— А что это?
— Водохранилища для полива чалтыка, — ответил Салман. — Зато какой у нас лес, какие сады!
Ульянцев и Агаев с добродушной усмешкой прислушивались к беззлобному поединку ребят. Став помощниками (и секретарями, и переводчиками, и своего рода адъютантами) двух ответственных руководителей Советской Мугани, они получили возможность все время бывать вместе.
Сегодня Ульянцев и Агаев решили побывать на рисовых плантациях. Была и другая причина совместной поездки. Едва только полковник Орлов стал командующим, он принялся за создание единой армии. Решено было также свести отряды селений Герматук, Дыгя, Сутамурдов и Гирдани в единую воинскую часть под командованием Агаева. И Ульянцев, и Агаев понимали, что посещение отряда политкомиссаром Реввоенсовета подымет авторитет командира отряда в глазах бойцов, подчеркнет его значение.
Лес поредел, дорожка вырвалась на равнину. Испарина леса сменилась мягким медовым запахом клевера.
Взору Ульянцева открылась обширная водная гладь, разлившаяся по предгорной низменности и отливающая изумрудной зеленью, разделенная сеткой земляных межей на небольшие равные площадки. Здесь работали женщины. Высоко задрав юбки, утопая по колено в грязной, нагретой солнцем воде, они шли длинными рядами, наклонившись над зелеными ростками. Над работавшими низко висела подвижная черная туча.