— Рисовые плантации? — спросил Ульянцев.
— Биджары, — кивнул Агаев, — пропалывают чалтык. Плохой сорняк — чаир. А тучу видишь? Комары!
Ульянцев смотрел на биджары, на горы, застывшие вдали огромными клубами синих облаков, и с досадой сказал:
— Такие красивые места, а климат гнилой.
— Влаги много. Болота, морцо, истили… Да и биджары почти круглый год залиты водой. Ай дад-бидад Ардебиль, если б здесь не было малярии!..
— Поедем туда, потолкуем с народом, — предложил Ульянцев.
— Сапоги в грязи застрянут, — улыбнулся Агаев. — Поедем в село, они придут. — Он обернулся к Салману: — Салман, скачи, скажи женщинам, пусть идут в село.
Салман пришпорил низкорослого коня и поскакал в сторону.
— Хороший парень, а, Серега? — сказал Ульянцев.
— Парень что надо! — похвалил Сергей.
— Счастливая женщина Джаханнэнэ, такого сына вырастила. И дочь у нее красавица, — сказал Ульянцев.
— Это не дочь, племянница, — поправил Сергей. — И невеста его.
— Багдагюль — невеста Салмана? Но она его двоюродная сестра!
— По нашим обычаям можно, — улыбнулся Агаев.
Ульянцев удивленно покачал головой.
— Осенью хотят свадьбу справить, — сообщил Сергей.
— Так она ж дитя! Лет сколько, тринадцать будет?
— Четырнадцать.
— Все равно дитя.
— Мусульмане говорят: кинь папаху в девочку, если устоит на ногах, значит, можно выдавать замуж.
— Чудно! — поразился Ульянцев.
Подъехали к селу. Камышовые и глинобитные дома под высокими крышами, высоко поднятые над землей, чтобы уберечься от летнего комарья, кишащего над болотами, напомнили Ульянцеву жилища, виденные им на островах Индийского океана во время похода крейсера "Россия". Дома были обнесены низкими камышовыми заборами. Во дворах стояли высокие двухколесные арбы, в мутных водоемах, спасаясь от жары, лениво лежали буйволы. Пахло горьковатым дымом кизяка. Откуда-то доносилась протяжная восточная песня, звонкий голос тянул ее на высоких нотах, певцу подыгрывала жалобная свирель, и от этой музыки сердце Ульянцева наполнилось печалью. Он с нежностью и тревогой подумал о Тане: как-то ей живется там одной? Правда, провожая его, Киров обещал позаботиться о ней, просил не беспокоиться, и все же… "Добрый день, дорогая моя Танюша! Сегодня ездил в талышские села. Места здесь дивно красивые, а живут люди хуже некуда…" — начали складываться в уме строки письма, которое он напишет вечером. Напишет и не отошлет.
Всадники въехали во двор усадьбы Мамедхана. Выложенная кирпичом дорожка с подстриженными кипарисами по обе стороны привела их к скрытому в зелени большому кирпичному дому. В шести комнатах этого дома разместились теперь сельсовет, женский клуб, которым заправляла мать Багдагюль бойкая Етер, и будущая начальная школа, учителем которой был намечен Салман. Он уже обошел все дворы, переписал мальчишек и девчонок старше восьми лет, собрал их в пустой комнате усадьбы (причем многие родители не отпустили дочерей на это "сборище") и обещал ребятам, что осенью, после праздника "Таза плов", начнет их учить.
Перед дверью в комнаты особняка Ульянцев увидел разложенные в несколько рядов поношенные, стоптанные, грязные сапоги, ботинки, остроносые калоши, сыромятные чарыхи. Агаев и Сергей тоже разулись, Ульянцев последовал их примеру.
В большой комнате с двумя нишами, в которых до потолка громоздились цветастые тюфяки и подушки, вдоль стен сидело человек пятнадцать сельчан, все без обуви, но в папахах. Сельчане поднялись навстречу гостям.
— Добро пожаловать, Тимофей-гардаш. Азиз, что стоишь? Стул принеси, чай принеси!
— Не надо, братишка, — смущенно улыбнулся Ульянцев, — жарко.
— Тимофей, познакомься с аксакалом, — Агаев представил ему Агагусейна-киши.
Ульянцев пожал ему руку, тот сказал что-то по-талышски, а Сергей не без труда перевел:
— Он говорит, талыши говорят: в дом гость пришел — в дом праздник пришел… Твой народ свободу принес… Ты пришел — большой праздник принес…
Ульянцев слушал, кивал, разглядывая морщинистое лицо Агагусейна-киши.
— Спасибо, отец, спасибо на добром слове.
Агагусейн-киши усадил его рядом с собой. Ульянцев сел, с трудом скрестив ноги по-восточному.
Азиз (теперь он был во френче английского покроя) принес стул и на нем стакан с чаем, поставил перед Ульянцевым.