Завязался оживленный разговор: об отряде, о сельских делах и нуждах. Гусейнали пожаловался:
— Ай Тимофей-гардаш, царя давно нет, а я бумаги выдаю, царскую печать ставлю. Когда новую печать дашь?
На дворе послышались женские голоса и громче всех — голос Джаханнэнэ.
— Вай, дэдэ, вай! — игриво всплеснул руками Гусейнали. — Идет!
Мужчины поднялись и вышли во двор. Впереди группы женщин шли Джаханнэнэ, Салман и Багдагюль. В последнее время они виделись реже, и, может быть, поэтому при встрече она стыдливо сдерживала свою радость.
— Тимофей-гардаш, солнце откуда взошло, что ты к нам в село пришел? — гудела Джаханнэнэ. — Всегда рады тебе!
— Спасибо, спасибо, Джаханнэнэ. — Ульянцева трогала искренняя приветливость и гостеприимство сельчан. — Вот пришли посмотреть, как вы тут живете, как работаете.
— Как живем? Ты рис видел? Маленькое, нежное зерно, а как трудно вырастить его! Посмотри на их лица. — Она новела рукой в сторону женщин с закутанными головами. — От ревматизма и малярии они высохли и пожелтели. Мертвецы ходячие. Не знаю, чем мы, женщины, прогневали аллаха, да буду я его жертвой! — Джаханнэнэ говорила и по-азербайджански и по-талышски, а Салман быстро переводил.
Ульянцев обернулся к Гусейнали:
— Разве на биджарах одни женщины работают?
— Не мужское дело — рис выращивать, — лукаво улыбнулся он.
Женщины недовольно загудели.
— Ну конечно! — Джаханнэнэ дернула за рукав сына, шептавшегося с Багдагюль. — Скажи матросу Тимофею: мужское дело — сидеть в чайхане и говорить о жизни?
— А как же! — озорно пошутил Гусейнали. — Не сиди мы в чайхане, откуда вам было бы знать, где встает и заходит солнце?
— Правду говоришь, Гусейнали, — в тон ему ответила Джаханнэнэ. — Мы даже не знали бы, для чего петух кричит на рассвете. Тимофей-гардаш, ты не знаешь нашего языка, мы — твоего. Но я и без помощи Салмана понимаю, о чем ты говоришь. Потому что ты понимаешь наши заботы и нужды. До вас, большевиков, кто спрашивал, как мы живем? Женщин за людей не считали. Мамедхан и молла Керим пугали нас большевиками, говорили, что вы закроете мечети, отнимете жен… А большевики пришли, меня в Советскую власть избрали, со мной с уважением разговаривают. За все это спасибо большевикам. И я при всех прошу, Тимофей-гардаш: запиши меня в свою партию! — Она обернулась к товаркам: — Гыза, и вам советую: записывайтесь в большевики!
Женщины задвигались, зашушукались, захихикали.
— Ай молодец, Джаханнэнэ! — воскликнул Гусейнали. — С сегодняшнего дня будем называть тебя большевик Джаханнэнэ.
Ульянцев крепко пожал ей руку:
— Спасибо, товарищ Джаханнэнэ!
— Комиссар, у меня тоже просьба есть, — обратился сельчанин средних лет. — Подари мне эту газету. — И он ткнул пальцем в газету, торчавшую из летнего пиджака Ульянцева.
— А ты умеешь читать по-русски? — через Салмана спросил Ульянцев, вынимая газету.
Но Агагусейн-киши опередил Салмана:
— Ли Гулам, как быстро ты раскурил книги Мамед-хана!
— Они не годятся для самокрутки, бумага толстая, жирная, — горестно ответил Гулам.
— Что за радость — курить газету! — сердито буркнул Гусейнали. — Не можешь сделать себе чубук?
Поняв, в чем дело, Ульянцев усмехнулся:
— Что ж, товарищи, можно пустить газету и на самокрутки. Но прежде следует прочесть ее. Вот попросим товарища Салмана…
— Тимофей, надо и на азербайджанском языке выпускать, — сказал Агаев. — Видим, а читать не можем.
— Непременно, Бахрам. Я уже писал в Баку, чтобы прислали шрифт.
— Читай, сынок, читай, посмотрим, какие вести напечатали. Дай бог, чтобы они всегда были радостными.
Салман про себя читал газету и тут же вслух переводил:
— "Известия Муганского краевого исполнительного комитета". Общественно-политическая газета. Номер один. Заседание коммунистов Ленкорани. Собрание избрало секретарем горкома партии товарища Отто Лидака. От "Гуммета" избран Ага Мамедли. От "Адалята" — Бахрам Агаев…"
— Поздравляю, Бахрам, — сказал Агагусейн-киши. — Дай бог тебе всегда на большие должности избираться.
Салман продолжал;
— "Муганское правительство доводит до сведения всех товарищей Мугани, что в Ленкорани и в селе Пришибе-Православном учреждаются местные народные суды в составе одного судьи и двух очередных заседателей в качестве представителей от народа…"
— Правильно, давно бы так! — послышались голоса одобрения.
— Только не судили бы они, как наш "справедливый благодетель", — усмехнулся Агагусейн-киши, и сельчане, понявшие, о чем он говорит, дружно рассмеялись.