— Истинно, истинно, — закивал Забит-эфенди.
— Где они? — грозно крикнул Мамедхан. — Эй, чауш[12]!
— Сейчас, сейчас. — Молла Керим сам побежал распорядиться.
Два дюжих чауша с заросшими лицами привели Агагусейна-киши и Джаханнэнэ. Багдагюль, громко плача, шла следом, колотила кулаками чауша в спину:
— Отпусти ее, отпусти!
— Гыза, перестань плакать! — прикрикнула Джаханнэнэ.
Багдагюль смолкла, продолжая всхлипывать. Красивая и в печали, она приковала к себе долгий пораженный взгляд Мамедхана.
— Помни, хан, что написано на сабле, — нашептывал молла Керим. — Отсеки им голову. Пусть для всех будет уроком!
— Отсечь, говоришь? Отсечь недолго. — Играя саблей, Мамедхан подошел к Агагусейну-киши. — Но я пощажу твою мудрую голову, старик. Значит, тебе земли захотелось? Ну что ж, у меня земли много, могу поделиться. Чауш, закопай его в землю по самое горло.
Агагусейн-киши, насмешливо прищурив глаз, спокойно ответил:
— Ничей светильник не горит до утра, разбойник-хан. — Он покосился на молла Керима: — Этот жалкий пес, может быть, и вымолит тебе божью милость. Но народной кары тебе не избежать!
Мамедхан побагровел.
— Напихай земли в его поганый рот! — приказал он чаушу.
Агагусейн-киши плюнул в налитые кровью глаза Мамедхана. Тот отшатнулся, занес саблю, но тут же опустил ее. Утерся рукавом и прохрипел:
— Кормите его землей, кормите, пока не подохнет!
Чауш уволок Агагусейна-киши.
— И ты носишь на голове папаху! — презрительно бросила Джаханнэна.
— Цыц, большевик Джаханнэнэ! — взвизгнул молла Керим.
— Я отрежу тебе язык! — Мамедхан приставил кончик сабли к ее рту.
Джаханнэнэ оттолкнула саблю.
— На это ты способен! Разве не ты убил моего мужа и ее отца?
— Замолчи, ведьма! — Мамедхан занес саблю.
— Руби ее, руби! — науськивал молла Керим.
Багдагюль заслонила собой Джахаинэнэ:
— Нет, нет! Не надо!
Мамедхан тупой стороной сабли приподнял ее подбородок.
— Ты тоже большевичка?
— А как же! — ответил молла Керим. — Яблоко от яблони недалеко падает.
— Мамед-эфенди, такую красавицу убивать грех, она может доставить нам много радости, — сально усмехнулся Забит-эфенди.
— Ты прав, Забит-эфенди. Я подарю ее чаушам, пусть потешатся. Чауш, отведи ее на конюшню!
— Спасибо, Мамед-эфенди! — Чауш схватил Багдагюль за руку, но та стала упираться.
— Нет, нет, отпусти!
— Не смей! — закричала Джаханнэнэ. — Тебя волчица родила, а не женщина! Да окаменела бы твоя мать, рожая тебя!
— А ее привяжите в конюшие к столбу! — приказал Мамедхан.
Джаханнэнэ кинулась к нему, цепко сжала его горло. Мамедхан изловчился, полоснул саблей ее по голове. Полголовы Джаханнэнэ упало на плечо Мамедхана, из другой половины толчками ударила кровь. Грузное тело женщины стало оседать, валиться на Мамедхана, закостеневшие пальцы продолжали сжимать его горло. Ослепленный кровью, залившей его лицо, Мамедхан выпустил саблю и стал разжимать ее руки, к нему на помощь кинулись чауш и Забит-эфенди.
Оцепеневшая Багдагюль с криком: "Звери-и!" — схватила саблю и взмахнула ею. Мамедхан успел подставить левую руку. Удар был слаб и не рассчитан — сабля рассекла рукав и содрала кожу. Багдагюль вторично занесла саблю, но грянул выстрел, второй, она застыла с занесенной саблей и рухнула как подкошенная. Забит-эфенди, опуская маузер в кобуру, ногой перевернул ее тело: Багдагюль была мертва. Чауши унесли трупы.
Забит-эфенди потребовал воды, бинтов, йода, перевязал руку Мамедхана.
Молла Керим, бледный как смерть, шептал:
— Да простит вам аллах этот грех!
— Ты, кажется, недоволен? — покосился на него Мамед-хан. — Или для себя берег девчонку?
— Господь с тобой! — замахал руками молла.
— Ты хитрый пес, молла, — недобро усмехнулся Мамед-хан. — С волком заодно пируешь, потом с хозяином горюешь.
— Что за слова ты говоришь, хан-эфенди?
— Не ты ли вместе с ними грабил мой дом? Кто украл мою серебряную посуду?
"Уже успели! Донесли!" Молла испуганно повалился на колени:
— От них спасал! Для тебя берег! Клянусь аллахом!
— Вставай, вставай! Змея змею не укусит. Иди, сгони народ в мечеть и молись за нашу победу! Завтра мы возьмем Ленкорань.