— Как пьян?
— Мертвецки! — подсказал Наумов, усмехнувшись нечаянному каламбуру.
Рябинин и Вулевич под руки ввели Ильяшевича. Он был бос, в одной рубахе, с гитарой в руке. Мокрые волосы и усы слиплись, висели сосульками, с них капала вода.
— Батюшка ты наш… — Хошев не знал, то ли радоваться, что Ильяшевич жив, то ли огорчаться его жалкому виду.
— В чем дело, господа? — промычал Ильяшевич. — Ах, это вы, поручик? Я вас таким первачом угощу!
— Где он взял водку? — строго спросил Ульянцев Рябинина.
Тот пожал плечами.
— Врешь, братец, — отпихнул его Ильяшевич. — Не ты ли выменял мои сапоги на самогон?
Ульянцев посмотрел на Рябинина взглядом, не обещавшим ничего хорошего. А Ильяшевич забренчал на гитаре и запел:
Каково, а? Блок! Ты читал Блока, матрос?
— Идите-ка проспитесь, полковник.
Рябинин и Вулевич увели Ильяшевича.
— Мы освободим вас, батюшка! — крикнул вслед Хошев.
Ильяшевич повернулся в дверях и устало улыбнулся ему:
— Пустое, милый, все пустое. "Я пьян давно, мне все равно…"
Хошев был готов грызть ногти: от досады и злости: его кумир пал в его глазах. А этот чертов матрос еще и посмеивается…
— Мы требуем немедленного освобождения полковника Ильяшевича!
— Сперва вы освободите наших парламентеров и соберите свой отряд. Мне поговорить надо с вашими людьми"
— Они растерзают вас, — криво усмехнулся Хошев.
— В таком случае предлагаю провести делегатское собрание. Попытаемся мирно обсудить ваши условия.
— Но обе стороны остаются на занятых рубежах.
— Согласен. Вы освободите наших…
— Они останутся заложниками!
— Тогда вопрос о полковнике Ильяшевиче обсуждаться не будет!
— Хорошо, мы освободим их.
— Завтра по двадцать пять человек с каждой стороны встречаемся в полдень в городском саду.
— Ровно в полдень! — Хошев круто повернулся и вышел.
Ульянцев опустился на стул, и его снова затрясла лихорадка.
— Тебе совсем плохо, — сказала Мария.
— Мне совсем хорошо, Мария. Полный морской порядок! Только бы наши подоспели завтра к вечеру…
Мария сделала ему укол, уложила в постель, и он проспал до самого прихода Горлина, Сурнина и Морсина. Они вошли в кабинет Ульянцева в сопровождении Наумова, Ахундова, Блэка и еще нескольких работников, обрадовавшихся их возвращению.
Делегаты рассказали, что едва их ландо в сопровождении конвоя — нескольких красноармейцев — въехало в Николаевну, группа всадников окружила их и, защищая от возбужденных, орущих непристойности отрядников, требовавших немедленного самосуда над комиссарами, доставила в штаб к Хошеву.
Делегаты сообщили ему, что Реввоенсовет принимает его предложение.
— А оркестр где же? — спросил Хошев.
— Встретит на Форштадте.
— А вы что же сюда приехали?
— Поговорить с вашими бойцами, разъяснить им боевую задачу… Да только они нас так встретили…
— Боевую задачу мы им уже сами разъяснили, — нагло усмехнулся Хошев. — Так что встречаться с ними не советую. А вот с ревкомом — пожалуйста. Эй, проводите комиссаров!
Вооруженные люди обступили делегатов и привели в соседний дом. В дверях и под окнами поставили часовых.
В комнату вошли члены "ревкома" — трое мелких кулаков со странными фамилиями: Жабин, Дубина и Дураков — нарочно не придумаешь!
Из разговора с ними все стало ясно. Оказывается, кулаки распалили муганских крестьян, пустив слух, будто коммунисты грозят убить Ильяшевича и послать на Мугань банды Юсуфа и Мамедхана, чтобы согнать их со своих земель. Вот крестьяне и пошли за Хошевым.
Через несколько часов Хошев двинулся на Ленкорань. Впереди ехал эскадрон, за ним — ландо делегатов с двойным конвоем — красноармейским и беломуганским, — затем пехота, артиллерия и обоз с "ревкомом" и хлебом — в каждом селе, через которое проходили хошевцы, сельчане выносили хлеб и складывали его в фургоны: ведь идут спасать Ленкорань от мусаватистов, вызволить батюшку Ильяшевича, спасителя Мугани.
На Форштадте штаб Хошева расположился в доме Иванова, один из сыновей которого был офицером, состоял в отряде Хошева, а другой — красноармейцем.
Любопытную подробность о коварстве Хошева выведал Ахундов у знакомого джуралинца, попавшего в плен. Оказывается, когда банда пришла на Малый базар, Хошев приказал взводному Чубаненко отобрать двадцать пять джуралинцев, открыть огонь по маяку, чтобы захватить его, а оттуда стрелять по Малому базару, по своим же людям, чтобы еще больше распалить их перед налетом на город.