Полинарья подоткнула юбки выше колен. Мокрая рубашка хлестала ее по красным озябшим ногам.
— Отец, тебе говорят, пойдем домой, заколела я!
— Да отвяжись ты. Не видишь, что и так домой идем.
Макар с удивлением посмотрел на отца. Яков твердо шел вперед, спускаясь с горы ниже и ниже. Лес становился выше, массивней и гуще… Макар спросил:
— Ты, тятя, куда пошел?..
— Куда?.. Домой!
— Неладно.
— Ну, чего ты знаешь!
— Вижу, что дальше в лес пошли.
— Как бы не так!
Яков упрямо прибавил шагу.
— Отец, на самом деле, куда тебя черти-то несут?! — выругалась Полинарья.
— Не черти несут, а сам иду, домой пошел.
Полинарья покорно шла вслед за Яковом, а Макара стало забавлять упрямство отца, который деловито рассуждал:
— Вот с этой горы спустимся и прямо к Золотаревке выйдем, а потом поднимемся на Лиственную гору, с нее спустимся — и тут…
Вдали побрякивало ботало.
— Отец, спросить надо, ладно ли идем?
— Кого?
— А вот тут, кажется, народ есть. Ишь, лошадь ходит, слышишь ботало-то.
— Ну, слышу… Ступай сама и спрашивай.
— И спрашивать нечего, — сказал Макар, — я говорю, что идем неладно.
— Вы меня с толку сбиваете только.
Спросить в лесу дорогу — было не в характере- Якова. Он считал, что позорно плутать приисковому человеку. Но он уже начал сомневаться, — правильно ли они идут. Место казалось незнакомым и диким. Он взглянул на небо, но там и просвета не было, — все оно было обложено косматыми тучами. Вышли на широкую лужайку, где ходила пегая лошадь. У сосновой опушки стояла телега. Укрывшись половиком, под телегой лежал смуглый, крепкий подросток.
— Мир на стану-у! — сказал Яков.
Спрашивать мальчишку Якову не хотелось. Он потоптался на одном месте, обводя глазами елань.
— Ну, чего ты! — сказала Полинарья. — Зачем пришел, спрашивай!
Скоробогатов упрямо засопел.
— Как бык упрям! — сказала Полинарья и обратилась к подростку: — Ладно ли мы идем к Тихой?
— Ой нет, что вы, тут же скоро Шумиха будет.
— Как же так? — растерянно проговорил Яков.
— Обратно надо, Яков Елизарыч!
— А ты разве знаешь меня?
— На вот! Забыли?.. По соседству старались… Малышенко я…
— Малышенко?!. Это уже Не Мишунька ли?..
— Он.
— Какой парень выправился.
Макар взглянул на Мишку, вспомнил Ваню и лягушек, которых глушил тогда Мишка.
— Ну, брат, я совсем осовел, что и людей не узнаю, — пробормотал Яков.
— Осовеешь… Растряслась погода-то!
_ Уж и верно. Ты что, страдовать приехал?
_ Да, косить приехали! Да вишь, балаган зимой
сожгли, охотники, что ли? Важнецкий балаган был!
— Пакостник народ. Ну, до увидания!..
— Прощай, Яков Елизарыч. Валяй вот так, через гору наоборот. К Золотаревке выйдешь, а там рукой подать.
«Как большой рассуждает», — подумал Яков.
— Что не правду я говорил тебе, — сказал Макар, когда они отошли от Малышенка, — пойдемте-ка, я вас доведу.
— Ой, ты, поводырь несходный! Больно скоро навострился по лесу-то ходить.
— Верно, Макарушка, пойдемте-ка, — обрадовалась мать, — я ведь тоже не толкую в лесу-то.
Когда они вошли в бор и стали подниматься в гору, Яков снова потянул вправо.
— Тятя, ты куда?
— Домой!
— Да ведь опять неладно!
— Ладно. Айда, знай.
Макар покорно пошел за ним. Полинарья, отжимая подол, чуть не заплакала.
— Сгинешь с тобой, не доживя веку! Издохнешь! Леший меня сунул с тобой идти. Грибник!
Спустя некоторое время до слуха снова ясно донесся знакомый звон ботала.
— Тятя, слышь, опять к Малышенку вышли.
— Не, это другая лошадь брякает.
— Да ты смотри!
В просвете, как в овальной раме, была видна пегая лошадь, помахивающая хвостом.
— Так, это пошто же? — удивился Скоробогатов. — Уж не бес ли меня водит! Господи, отжени от меня, беса полуденного!
— Пойдемте, говорю, выведу скоро и прямо.
— Ну пойдем, коли… — нехотя согласился Яков.
— Пойдем, Макарушка! Пусть остается здесь, — сердито сказала Полинарья. — Выворотил зенки-то, ничего не соображает.
Макар, осмотревшись, уверенно повернул обратно. Через некоторое время, Яков снова потянул вправо.
— Гляди, гляди, как олень опять понесся, — проговорила Полинарья. — Ты куда, отец?
— Домой!
— Опять неладно.
— Нет, это вы неладно, идете! — и он решительно направился в сторону.
— Да вот окаянный мужичок, вот упрямый-то конь, — проворчала Полинарья.
Через несколько минут вдали послышался голос Якова:
— А-а-ы!.
— Наплевать тебе под рыло-то-о-о, — отозвалась Полинарья.
— А-и-ы!…
— А-а-а, — отозвался Макар.
— Подожди-и-те, — кричал Яков.
Макар сбавил ходу.
— Подождите-е-е!
— Ты ведь ладно пошел!
— Там еще страшнее, — нагнав, сообщил Яков.
Обходя деревья и кустарник, осыпанный дождем, как стеклярусом, Макар уверенно шел впереди. Полинарья любовалась широкой спиной сына. Дождь стихал. Он перешел в мелкий бус. Перевалив гору, Скоробогатовы спустились к речке Золотаревке. Макар вышел прямо к месту перехода.
— Тятя, узнаешь место-то?
Яков молчал.
А когда они спускались с горы Лиственной к речке Тихой, Макар, пронзительно свистнув, весело спросил:
— Тятя, а это место узнаешь?
— Ну, погоди, не форси еще!
Видно было, что отец еще не может придти в себя. У Макара мелькнула озорная мысль. Он незаметно стал отклоняться в левую сторону. Яков и Полинарья доверчиво, шли за сыном.
Спустившись к речке Тихой, он молча ее перешел и, обогнув бором, вышел «на зады» к своей избушке.
Старшие Скоробогатовы не узнали ни своего рудника, ни своей избушки. Макар серьезным голосом сказал:
— Я думаю нам отдохнуть здесь, подсушиться, а потом и дальше, а то маменька измучилась.
— Ой, верно, Макарушка! — сказала Полинарья.
Зашли в избушку. Снимая с плеч корзинку с груздями, Яков рассматривал избушку:
— Страдуют, должно, ничего не увезено.
Макар вдруг захохотал.
— Над чем это?.. — сердито спросил Яков.
— Над тобой!
— А чего? Чем уж я так смешон?
Макар еще громче расхохотался.
— Ну вот! Чего ржешь, как кобыла над овсом!
— Тятя, ты не узнал балаган-то, что ли?
Яков недоверчиво обвел глазами избушку.
Железная печка уже весело гудела, наполняя избушку приятным теплом. Полинарья сушилась, от нее шел пар.
— Так бы и не ушла отсюда, — сказала она.
Макар опять захохотал.
— И не пойдем. Сейчас чай пить будем.
— Ты не дури, Макар!
— Я не дурю, тятя. Не узнаешь балаган-то? Наш ведь!
— Но-но… какой ты быстрый!
— Да, посмотри!
Яков потянулся, нашарил ложки.
— Будто ложки-то мои?
— А чайник?
— Ведь и верно, — обрадованно сказала Полинарья, — а картошка-то? Мешок-то ведь мой!
Яков быстро выскочил из балагана:
— Гм, ровно наш балаган-то? Стоит только не так — рылом не туда.
Залезая снова в балаган, он удивленно говорил:
— Ложки мои, картошка наша, и в ельнике ровно наш Колька ходит, а балаган не наш. Погоди, у меня под нарами топорище спрятано. — Яков торопливо залез под нары и вытащил из-под сена новое недержанное топорище: — Вот оно! Тьфу!.. Так это как же вышло-то, а?..
— Я не знаю, — улыбаясь, ответил Макар.
— Опутал… И здорово опутал.
Когда обсохли и, напившись чаю, легли на нары отдыхать, Яков вышел из балагана и обрадованно крикнул:
— Робята, а ведь балаган-то наш, Колька вон наш стоит… Тпру, тпру, тпру! Иди, хлеба дам!
Колька, поднимая спутанные ноги и побрякивая бота-лом, торопливо скакал к балагану и весело ржал.