«Это минимум, необходимый для спасения населения освобождённой территории от голода. Количество будет неуклонно расти по мере расширения зоны освобождения».
Контр-адмирал Кассельн, начальник штаба тыловой службы сил вторжения, невольно зарычал, прочитав эту аннотацию, сопровождавшую бланк запроса. Продукты для пятидесяти миллионов человек на сто восемьдесят дней? Одного зерна понадобится десять миллионов тонн. Для его транспортировки потребуется пятьдесят крупных транспортных судов, способных перевозить по двести тысяч тонн. Но ладно корабли — производственные и складские мощности Изерлона просто не смогут обеспечить такого количества продуктов!
— Даже если мы опустошим все до последнего склады на Изерлоне, то сможем собрать только семь миллионов тонн. И даже при работающих на полную мощность гидропонных заводах и заводах по производству искусственного протеина…
— Этого всё равно не хватит. Я знаю, — прервал Кассельн подчинённого, докладывающего о результатах подсчётов.
Ещё бы ему не знать. План снабжения, рассчитанный на тридцать миллионов солдат, был составлен самим Кассельном, и он был уверен в его осуществимости. Но теперь была совсем другая история, так как приходилось принимать во внимание гражданских, вдвое превосходящих по количеству всех солдат сил вторжения. Нужно внести коррективы в план, рассчитывая его на в три раза большее количество людей, и это необходимо сделать как можно быстрее. Кассельн легко мог представить себе стоны офицеров из служб снабжения флотов, на которых обрушилась такая нагрузка.
«И всё же, неужели эти миротворцы такие идиоты?» — Кассельна неприятно зацепила одна фраза из аннотации к запросу: «Количество будет неуклонно расти по мере расширения зоны освобождения». Разве это не означает, что бремя пополнения запасов станет ещё тяжелее? Сейчас не время для детского ликования по поводу увеличения захваченной территории. И более того, за всем этим крылось предчувствие чего-то большего… чего-то ужасного.
Кассельн попросил о встрече с верховным командующим, адмиралом Лобосом. В его кабинете он встретил контр-адмирала Форка из оперативного штаба. В этом не было ничего удивительного — Форк пользовался у командующего большим расположением, чем даже его начальник штаба, адмирал Гринхилл. Обычно его можно было найти, внимательно смотрящим за главнокомандующим. В последнее время даже начались перешёптывания, что Лобос всего лишь микрофон, озвучивающий слова Форка.
— Вы, должно быть, по поводу запросов от миротворцев, — сказал адмирал Лобос, потирая свой мясистый подбородок. — У меня хватает и других дел, так что постарайтесь изложить покороче.
Никто не смог бы достигнуть такого положения, будучи некомпетентным. Лобос был человеком, умеющим добиваться результата на фронте, методично работать с документами в тылу, руководить войсками и управлять персоналом. По крайней мере, он был таким человеком лет до пятидесяти. Однако теперь его падение было очевидным. Он стал вялым и безынициативным, и это особенно остро ощущалось в моменты, когда требовалось принятие решений или глубокое изучение вопроса. Возможно, именно поэтому контр-адмиралу Форку и было позволено делать всё, что он посчитает нужным и самому принимать решения.
Ходило несколько теорий о том, что привело к тому, что этот талантливый командир закончил вот так. Одни говорили, что напряжение, которое он взвалил на свои тело и разум в молодости, привело к размягчению мозга. Другие — что всё дело в хронической болезни сердца или в том, что он не смог перенести поражение от Ситоле в гонке за место начальника Центра стратегического планирования. Крылья воображения людей в форме разворачивались во всю ширь, когда они сплетничали друг с другом об этом.
Когда воображение стало заносить некоторых совсем уж далеко, возникли теории вроде такой, что Лобос, известный тем, что не пропускал ни одной юбки, заразился какой-то ужасной болезнью от женщины, с которой провёл всего одну ночь. К этому утверждению было ещё одно дополнение: говорили, что женщина, наградившая адмирала его позорной болезнью, была имперской шпионкой. На лицах слышавших это на мгновение появлялись грязные улыбки, после чего они передёргивали плечами, словно почувствовав озноб.