«Похоже, мы победили, — так же думал и Биттенфельд. — Восьмой флот Союза уже разваливается, теперь можно не опасаться попасть в клещи».
— Отлично, мы придавили их ногой. Осталось лишь нанести завершающий удар! — вслух сказал он и добавил по себя: «Тринадцатый флот сохранил ещё много сил, но я уничтожу его в открытом бою». — Пусть все суда, служащие кораблями-носителями, запускают валькирий. Остальным переключиться на орудия ближнего боя. Мы будем сражаться с ними на короткой дистанции.
Однако Ян предвидел это агрессивное решение.
Когда огонь имперского флота ненадолго ослаб, Ян мгновенно интуитивно понял причину: враг переходит от одного способа атаки к другому. И, хотя у них это заняло чуть больше времени, другие командующие тоже поняли намерения Биттенфельда. Тот слишком поспешил. Когда Ян увидел его ошибку, он решил по-максимуму воспользоваться ею.
— Подпустим их чуть ближе, — сказал он. — Всем кораблям: приготовиться к непрерывной стрельбе!
Несколько минут спустя роли полностью переменились. Теперь уже имперские силы в Секторе D ждало неизбежное поражение.
Увидев это, Райнхард, не удержавшись, прорычал:
— Биттенфельд допустил ошибку. Он слишком рано решил запустить валькирий. Неужели он не видит, что они станут лёгкой добычей для вражеского огня?
Даже в ледяном поведении Оберштайна появилась трещинка. Его бледное лицо выглядело так, будто освещено огненным хвостом кометы.
— Он хотел лично добиться победы, но… — голос, которым он ответил, больше всего напоминал стон.
Силы Союза, подпустив флот Биттенфельда на дистанцию стрельбы, открыли шквальный огонь в упор, расстреливая корабли на выбор. Вылетая из стволов рельсовых орудий, снаряды из сверхтвёрдой стали пробивали броню вражеских кораблей, а взрывы термоядерной шрапнели и фотонные пули разносили валькирий и их пилотов на микроскопические частицы.
Цветные и бесцветные вспышки накладывались друг на друга, с каждой секундой всё чаще открывая для кого-то ворота в загробный мир.
Похоже, чёрные цвет Шварц Ланценрайтеров — гордости Биттенфельда — становился цветом их погребального савана.
Офицер связи повернулся к Райнхарду и крикнул:
— Сообщение от адмирала Биттенфельда! Он запрашивает немедленного подкрепления!
— Подкрепления?..
Связист отшатнулся, увидев выражение лица златовласого гросс-адмирала.
— Д-да, ваше превосходительство, подкрепления. Адмирал говорит, что потерпит поражение, если бой продолжит развиваться так же.
Каблук форменного ботинка Райнхарда резко ударил по полу. Будь поблизости незакреплённое кресло, он бы, наверное, пнул его.
— О чём он думает?! — заорал Райнхард. — Он что, считает, что я могу вытащить флот звездолётов из своей волшебной шляпы?!
Однако спустя мгновение он смог взять себя в руки. Главнокомандующий обязан сохранять хладнокровие в любой ситуации.
— Отправьте сообщение Биттенфельду: «У верховного командования нет лишних сил. Если мы снимем часть кораблей с других линий, это может ослабить всё построение. Используйте имеющиеся силы, чтобы защищать занятые позиции и свою жизнь и выполнять воинский долг», — он прервался, но спустя секунду отдал ещё один приказ. — Прервать всю связь с Биттенфельдом. Если противник перехватит эти переговоры, то поймёт, в каком трудном положении мы находимся.
Глаза Оберштайна пристально следили за вновь обратившимся к экрану Райнхардом.
«Холодное и жестокое, но правильное решение, — подумал начальник штаба. — Но смог бы он принять такое же решение по отношению к любому? У настоящего завоевателя не должно быть священных коров, которых он не может пустить на гамбургеры».
— Хорошо действуют… — пробормотал Райнхард себе под нос. — Причём обе стороны.
Хотя их верховное командование находилось глубоко в тылу, а командная структура была нарушена, силы Союза, тем не менее, сражались очень неплохо.
Особенно впечатляли манёвры Тринадцатого флота. Как было известно Райнхарду, этим флотом командовал Ян Вэнли. Говорят, что у великого полководца не бывает слабых солдат. Неужели этот человек всё время будет вставать у него на пути?
Райнхард оглянулся на Оберштайна:
— Кирхайс ещё не появился?
— Пока нет, — чётко и ясно ответил начальник штаба, но потом задал вопрос, в котором, умышленно или нет, слышался сарказм. — Вы беспокоитесь?