Для столицы Империи Одина гражданская война началась и закончилась захватом власти адмиралами Райнхарда.
Дочь графа Мариендорфа Хильда уже легла в постель, когда всё началось, но, как только ей сообщили о беспорядках в городе, она накинула халат поверх ночной рубашки и вышла на балкон своего особняка.
Оттуда она и услышала все звуки короткой войны: громкие и тихие, сильные и слабые — симфонию, рождаемую для неё ночным ветерком.
Пока она стояла на балконе, к ней подошёл кто-то из слуг и испуганно спросил:
— Откуда они взялись, госпожа?
— Армии не выскакивают из-под земли просто так, — ответила она. — Помимо маркиза Лоэнграмма ни у кого нет такого многочисленного войска.
Подставив свои короткие волосы робким ласкам ночного ветерка, Хильда продолжила, словно разговаривая сама с собой:
— Похоже, впереди нас ждут весьма яркие времена. Конечно, всё вокруг немного сойдёт с ума, но я всё равно предпочту это застою.
…Это был сон?
Райнхард огляделся. В комнате было темно, холодно и тихо. Кроме него, в ней был лишь Кирхайс, лежащий в капсуле из особого стекла, и сухой прохладный воздух. Его друг не двигался, не говорил, не дышал.
Значит, это всё-таки был сон. Плечи Райнхарда поникли, он поднял повыше ворот форменного плаща и закрыл глаза.
…Аннерозе, получив разрешение отдохнуть от императора, пригласила Райнхарда и Кирхайса на горную виллу во Фройдене. Это был первый раз за полтора года, когда они увидели друг друга. Белокурый и рыжеволосый мальчики, одетые в униформу военной школы, поправили друг другу воротники и береты и выбежали из своего строгого общежития.
До места пришлось шесть часов добираться на ландкаре, так как полёты над землями, принадлежащими императорской семье, были запрещены. В долинах там были разбиты цветники, а горы круглый год покрывал снег. Но контрастную красоту чистого белого снега и разнообразных цветов вскоре смыл обрушившийся с грохотом и молниями тёмно-серый ливень. Так что они втроём провели весь отпуск, будучи запертыми на вилле. Но и в этом была своя прелесть. Подбрасывая в камин дрова, они пели все известные им песни, а в отражения пламени танцевали у них в глазах…
Однако воспоминания Райнхарда были внезапно прерваны.
— Это я, Оберштайн, ваше превосходительство, — произнёс рядом голос, лишённый эмоций и жизни. — Вам пришёл вызов по сверхсветовой связи с Одина.
После короткого колебания Райнхард спросил:
— От кого?
— От вашей сестры, графини Грюневальд.
Молодой человек, уже много часов, много дней не двигавшийся с места, резко вскочил, словно внезапно ожившая скульптура. Его глаза сверкнули синим огнём гнева.
— Ты ей рассказал! Ты рассказал моей сестре о Кирхайсе!
Начальник штаба выдержал кипящую ярость Райнхарда, даже не вздрогнув.
— Да, только что.
— Как ты посмел! Это не твоё дело!
— Может, и так, но этого невозможно было скрывать вечно.
— Замолчи!
— Вы боитесь? Вашей сестры, я имею в виду.
— Что ты сказал?!
— Если нет, то, пожалуйста, поговорите с ней. Ваше превосходительство, я всё ещё не разочаровался в вас. Я считаю, что вам делает честь то, что вы вините во всём себя, а не пытаетесь свалить вину на меня. Однако, если вы продолжите жить прошлым и откажетесь смотреть в будущее, для вас всё будет кончено. Другой человек возьмёт Вселенную в свои руки. А адмирал Кирхайс будет смотреть из Вальгаллы и стыдиться того, что был знаком с вами.
Райнхард окатил Оберштайна взглядом, который мог бы сжечь того на месте, но потом оттолкнул его и прошёл в свою личную комнату связи.
На экране появилось свежее, обладающее естественной красотой лицо Аннерозе. Молодой главнокомандующий изо всех постарался сдержать дрожь и унять колотящееся сердце.
— Аннерозе… — вот и всё, что смог вымолвить Райнхард, прежде чем его язык окончательно отказался служить ему.
Аннерозе внимательно смотрела на брата. Её щёки были бледными… слишком бледными. В её голубых глазах не было слёз. В них было нечто большее.
— Мой бедный Райнхард… — негромко произнесла она. И этот тихий голос поразил юношу в самое сердце. Он прекрасно понял смысл слов сестры. Ради силы, ради власти он попытался относиться к своему второму «я», как к простому слуге, и понёс ужасную кару за такую нищету духа.
— Ты потерял всё, что у тебя было, не так ли?
К Райнхарду наконец вернулся дар речи.
— Нет… У меня ещё осталась ты… Ведь так? Так, Аннерозе?
— Это верно. У нас не осталось ничего, кроме друг друга, — что-то в её голосе заставило Райнхарда вздрогнуть. Но заметила ли Аннерозе изменение в выражении лица брата? — Райнхард, я уезжаю из особняка в Шварцене. Может, мне удастся найти где-нибудь небольшой коттедж.