— На самом деле нет необходимости загонять дворян в угол, — сказал Райнхард, поигрывая кончиками пальцев рыжими волосами друга, как любил делать в детстве. — Достаточно заставить их думать, что их загоняют в угол.
На самом деле богатство и военная мощь дворянской коалиции намного превзошли бы имеющиеся у Райнхарда, если бы они смогли выступить против него все вместе. Тем не менее, среди дворян повсеместно раздавались возгласы «В таком случае мы все будем уничтожены! Нам нужно как-то сопротивляться!». Всё это казалось молодому главнокомандующему просто абсурдным.
Разумом Райнхард был уже не ребёнком, но в сердце ещё оставалось что-то мальчишечье. Он всерьёз ненавидел тех, кто выступал против него, но всякий раз, когда он замечал в словах иди поступках противников что-то необычное — даже если это качество трудно было назвать привлекательным — это пробуждало в нём определённое любопытство. Однако сейчас он не видел ничего похожего в противостоящих ему аристократах, и потому чувствовал себя немного разочарованным.
Граф Франц фон Мариендорф, мягкий и честный человек, пользовался доверием не только аристократов, но и своих собственных людей.
Не зная, какое решение принять в сложившихся обстоятельствах, он проводил дни в тяжёлых раздумьях, обхватив руками голову. Графу хотелось бы так и остаться нейтральным, но останется ли у него такая возможность?
В один из таких дней его старшая дочь Хильда ненадолго вернулась домой из университета на Одине.
Хильде — дочери графа Хильдегарде фон Мариендорф — недавно исполнилось двадцать.
Её русые волосы были для удобства коротко подстрижены. Черты лица, хотя и не обладающие классической красотой, были всё же приятны, вероятно, благодаря живому блеску в её сине-зелёных глазах. Эти глаза буквально переполняли жизнь и энергичный ум, делая её похожей на отважного мальчишку.
Старик с розовыми щеками встретил её в прихожей и склонил своё тучное тело в поклоне.
— Рад видеть вас в добром здравии, миледи.
— Ты тоже хорошо выглядишь, Ганс. Где отец?
— Он на террасе. Передать ему, что вы здесь?
— Не стоит, я сама к нему пойду. О, и приготовь, пожалуйста, кофе.
Не считая повязанного на шее розового шарфа, одета дочь графа была по-мужски, и по коридору она прошла чётким решительным шагом.
На террасе стояли два дивана, на одном из которых и сидел на солнце граф Мариендорф, глубоко погрузившись в свои мысли. Услышав голос дочери, он поднял голову и заставил себя улыбнуться.
— О чём ты сейчас раздумывал, отец?
— А… Да так, ни о чём важном.
— Это успокаивает — что судьба Галактической Империи и будущее рода Мариендорф неважны.
Граф Франц фон Мариендорф вздрогнул.
Со ставшим жёстким лицом он внимательно посмотрел на дочь. В ответном взгляде Хильды была ирония, но не только она. Граф первым опустил взгляд.
Дворецкий Ганс принёс кофе на серебряном подносе. Пока он не ушёл, на террасе царило молчание. Первым его нарушила дочь:
— Итак, ты решил, что станешь делать, отец?
— Я надеюсь остаться нейтральным. Однако, если у меня не останется выбора, кроме как принять одну из сторон, я поддержу Брауншвейга. Как дворянин Империи, я должен…
— Отец! — резким возгласом и суровым взглядом Хильда прервала своего отца.
Граф удивлённо уставился на дочь. Её сине-зелёные глаза ярко сияли. Словно огни, танцующие на драгоценных камнях, они придавали ей необычную красоту.
— Есть один факт, на который большая часть аристократии старается закрывать глаза. Он заключается в том, что как каждый человек умирает, когда приходит его время, то же касается и государств. С тех пор, как на крохотной планетке под названием Земля зародилась цивилизация, ещё ни одному государству не удалось избежать разрушения. И Галактическая Империя — Империя Гольденбаумов — не может стать исключением.
— Хильда! Хильда, прекрати!
— Династии Гольденбаумов уже почти пятьсот лет, — сказала храбрая дочь графа, глядя отцу в глаза. — Более двухсот лет из них её представители правили всем человечеством, делая всё, что хотели, с помощью богатства и силы. Убивали людей, похищали девушек из их домов, создавали законы для собственного удобства… — в пылу она так стиснула столешницу кофейного столика, что та готова была сломаться. — Они так долго творили всё, что им вздумается. Если занавес наконец упадёт, кого как не их за это винить? Конечно, нужно быть им благодарными за пятьсот лет процветания. Но даже законы природы говорят, что вечно так продолжаться не может.