Вернувшись в Гайесбург, Меркатц был встречен всевозможными банальными поздравлениями от своих восторженных товарищей, но даже не улыбнулся в ответ.
— Нельзя говорить, что мы захватили эту систему, раз враг отступил без серьёзного сопротивления. Никогда нельзя переоценивать своих возможностей и достижений.
«Слишком шаблонная речь, даже для тебя», — подумал Меркатц, но, увидев неуверенность в глазах стоящих перед ним аристократов, понял, что у него нет иного выбора, кроме как начать с основ.
— Понятно. Вы осторожный человек, адмирал, — с некоторым раздражением произнёс герцог Брауншвейг, несомненно, про себя произнеся что-то более грубое, вроде «унылый» или «скучный». Хотя и это было бы недалеко от истины, так как Меркатц и вправду ничего не чувствовал, хотя и не мог сказать, является это плюсом или минусом. Несмотря на то, что его много раз награждали, его неяркий характер, по всей видимости, был причиной, мешавшей ему стать гросс-адмиралом Империи. С другой стороны, это же позволяло ему избегать ловушек обычных заговоров, которые постоянно плелись при дворе.
В конце июля Райнхард отправил дворянам, укрепившимся в крепости Гайесбург, старомодный вызов на дуэль.
Он был воспроизведён на экране перед верхушкой руководства коалиции, и его содержания оказалось достаточно, чтобы привести их в ярость.
«Безмозглые и трусливые аристократы, — сказал им Райнхард. — Если вы сумеете найти в кончиках своих крысиных хвостов хоть немного смелости, то покинете своё убежище и выйдете на славную битву, как то подобает мужчинам. А если вашего мужества не хватит даже на это, то вам лучше отбросить свою необоснованную гордость и сдаться. Только так вы сможете спасти свои жизни. Я не только оставлю вас в живых, но даже позволю сохранить достаточно состояний, чтобы прокормить ваши болтливые рты. На днях маркиз Литтенхайм уже погиб жалкой смертью, какой и заслуживал столь трусливый человек. Если вы не желаете разделить его участь, то даже ваши слабые умы ещё могут найти лучший путь…»
— Как смеет этот наглый щенок говорить с нами так?!
Дворяне, особенно молодые, обезумели от гнева. Разумеется, именно этого Райнхард и добивался. Когда противник так легко теряет голову, такого очевидного вызова более чем достаточно. Даже Меркатц с неохотой признал удачность такого хода. Среди молодых дворян нашёлся даже такой, что в ярости стал хлестать своих солдат электрическим хлыстом, выпуская пар, как привык забавляться с детства, избивая слуг своего отца.
Вскоре после этого флот Миттермайера, авангард сил Райнхарда, стал часто появляться в окрестностях Гайесбурга. Это была чистейшая провокация. Держась за пределами дальности действия орудий крепости, корабли то приближались, то снова отступали.
Меркатц недвусмысленно запретил любые вылазки. Несомненно, за этими кажущимися детской игрой действиями Миттермайера скрывалась какая-то ловушка. Но, хотя он и объяснил это молодым дворянам, те просто не стали его слушать.
На третий день они, наконец, огрызнулись. Пренебрегая запрещающим приказом, группа молодых дворян повела свои корабли против флота Миттермайера.
Корабли Миттермайера, казалось, были застигнуты врасплох и легко впали в панику, смешав ряды. Миттермайеру удалось сбежать, бросив при этом немало кораблей. По крайней мере, так это выглядело в глазах дворян.
— А он быстр, когда нужно убегать! Вот уж действительно, бежит со скоростью урагана!
— И он говорил, что это ловушка? Ничего подобного не было! Адмирал Меркатц слишком уж мнителен!
Захватив множество боевых кораблей и припасов, молодые дворяне с триумфом вернулись в крепость. Гордость переполняла их. Однако по возвращении их ожидал суровый выговор.
— Вы все пошли против прямого запрета командира, напав на врага, когда знали, что не должны этого делать. Это крайне серьёзный проступок. Вас будут судить в соответствии с законами военного времени. Сдайте свои знаки различия и оружие. И приготовьтесь предстать перед трибуналом.
Вполне естественно, что Меркатц придерживался протокола. Несмотря на победу, игнорирование приказа вышестоящего может принести огромный вред в будущем.
Молодые дворяне, в свою очередь, что столь же естественно, были полны недовольства. Они уже вдыхали дым победы и чувствовали себя героями. Барон Флегель, носивший звание контр-адмирала, сорвал свои знаки различия и бросил их на пол, вскричав, как вождь в какой-нибудь классической трагедии:
— Мы не боимся смерти! Но одно дело пасть на поле боя, в битве с врагом, но быть осуждённым командующим, не обладающим ни мужеством, ни гордостью — это больше, чем я могу вынести! Избавьте меня от вашего трибунала. Позвольте убить себя здесь и сейчас!