— Всё, что нам нужно сделать — это сразиться в одной битве и заполучить голову белобрысого щенка. Сделав это, мы изменим историю — и в то же время расплатимся за все наши прошлые поражения. Мы должны в последний раз сразиться с врагом. Другого пути нет.
С такими намерениями они посреди пьяной пирушки стали убеждать герцога отдать приказ о реорганизации оставшихся боевых ресурсов для решительного наступления, которое должно вдохнуть новую жизнь в аристократию.
Когда Райнхард увидел первое из посланий, доставленных ему на флагман, по губам молодого гросс-адмирала Империи пробежала лёгкая улыбка.
— О? Письмо от фройляйн Мариендорф?
Хильда, Хильдегарде фон Мариендорф. Райнхард вспомнил её сияющие глаза, полные ума и жизни. И это воспоминание было очень далеко от неприятного. Он вставил кристалл в систему воспроизведения, и с ним заговорило чёткое изображение дочери графа Мариендорфа.
Письмо Хильды, или, по крайней мере, большая его часть, касалось действий или бездействия дворян и чиновников — сторонников Райнхарда, оставшихся на Одине. В этом отношении оно напоминало официальный доклад. Однако внимание Райнхарда привлекла та часть, где говорилось о герцоге Лихтенладе, канцлере Империи.
«Его светлость сейчас проводит ревизию всех государственно-политических дел. В то же время он очень занят, навещая столичных дворян. Складывается впечатление, что у него есть какой-то грандиозный план», — в словах Хильды была нотка сарказма, выражаемая чуть кривой улыбкой, но одновременно они были смертельно серьёзны. Она посылала Райнхарду предупреждение.
— Этот старый лис…. — пробормотал Райнхард. — Звучит так, будто он готовится ударить меня в спину.
Он холодно улыбнулся, представив лицо это семидесятишестилетнего государственного деятеля: суровый взгляд, резко заострённый нос, белые, как свежевыпавший снег волосы. У Райнхарда были подготовлены собственные планы касательно интригана-министра, хотя сейчас их выполнение, возможно, придётся ускорить. В руках старика были и император, и императорская печать. Одного клочка бумаги хватит ему, чтобы украсть у молодого гросс-адмирала его позицию.
Райнхард перебрал остальные письма, проигнорировав со второго по шестое, и наконец, выбрав седьмое. Оно было от его сестры Аннерозе.
Поинтересовавшись его здоровьем и произнеся слова беспокойства и предостережения, она закончила письмо следующим образом:
«Пожалуйста, никогда не забывай о том, что для тебя важнее всего. Иногда тебе может показаться, что от этого лишь беспокойство, но гораздо лучше признать и оценить что-то, пока оно у тебя ещё есть, чем жить потом с сожалениями, потеряв его. Поговори обо всём с Зигом и выслушай, что он тебе скажет. На этом пока всё. С нетерпением жду, когда ты вернёшься домой. До свидания».
Задумавшись, Райнхард коснулся своего изящно очерченного подбородка гибкими пальцами. Затем пересмотрел сообщение ещё раз.
Это только его воображение, или прекрасное лицо Аннерозе было чем-то омрачено? Как бы то ни было, в том настроении, в каком он сейчас был, Райнхард был скорее раздражён, чем признателен за то, что сестра посоветовала ему поговорить обо всём с Зигфридом Кирхайсом.
«Для сестры суждения Кирхайса более ценны, чем мои? — незваное воспоминание о бойне на Вестерланде мелькнуло у него в голове, отчего настроение Райнхарда упало ещё ниже. — Возможно, так и есть. Но я сделал это не потому, что мне так хотелось. У меня были веские причины так поступить».
После событий на Вестерланде от герцога Брауншвейга все отвернулись, и гражданская война теперь должна была закончиться гораздо раньше, чем прогнозировалось изначально. А значит, в целом это послужит на благо народу. Кирхайс слишком привержен высоким идеалам, далёким от реального мира, и потому попал в ловушку собственных принципов.
Ещё одна вещь обеспокоила Райнхарда: нигде в своём послании Аннерозе не сказала чего-нибудь вроде «передай мои наилучшие пожелания Зигу». Значило ли это, что она отправила ему отдельное письмо? И если да, то что она сказала ему? Райнхарду хотелось это узнать, но, учитывая его нынешнее чувство неловкости по отношении к Кирхайсу, он просто не мог этого сделать.
Но что бы ни происходило между ним и Кирхайсом, стоило только вмешаться Оберштайну, как Райнхард немедленно встал на сторону своего рыжеволосого друга.
— Даже если вся Вселенная обернётся против меня, Кирхайс останется на моей стороне. Так будет всегда. И потому я всегда вознаграждаю его. Что в этом плохого?