— Нет, — бледные губы Райнхарда дрожали. — Я отказываюсь говорить ей такое. Ты сам скажешь. Лично. А я не буду. Ты понял? Мы пойдём к сестре вместе!
Кирхайс, казалось, чуть улыбнулся. И когда этот намёк на улыбку померк, Райнхард вздрогнул, поняв, что навсегда потерял половину самого себя.
— Кирхайс. Ответь мне, Кирхайс! Почему ты не отвечаешь?!
Миттермайер не смог больше на это смотреть. Он успокаивающе положил руку на плечо молодого гросс-адмирала и сказал:
— Слишком поздно. Он умер. Мы должны позволить ему упокоиться с миром… — но конец фразы застрял у него в горле. В глазах его командира горел свет, какого он ещё никогда не видел.
— Не лги мне, Миттермайер. То, что ты сказал, — ложь. Кирхайс никогда бы не умер первым. Он никогда бы не оставил меня одного!
— Каково состояние маркиза Лоэнграмма?
— Всё по-прежнему. Он просто сидит там, не двигаясь.
И вопрос, и ответ были произнесены приглушёнными голосами.
Адмиралы собрались в «Оружейной комнате», одном из клубов для высокопоставленных офицеров в крепости Гайесбург. Аристократы в своё время не пожалели средств на украшение этого роскошного салона, но те, кто одолели их, мало интересовались обстановкой.
Распространение информации о трагедии на церемонии было строго запрещено, и они управляли крепостью сообща, согласно военной дисциплине. Тем не менее, прошло уже три дня, и все понимали, что приближается переломный момент. Они не могли просто прекратить связь с Одином на неопределённый срок.
Тело Кирхайса поместили в охлаждающую капсулу, чтобы сохранить его, но Райнхард, одолеваемый раскаянием, продолжал сидеть рядом, и всё это время ничего не ел и не спал. Адмиралы были обеспокоены.
— Честно говоря, — сказал Мюллер, — я и не представлял, что в сердце маркиза есть такое слабое место.
— Он бы не вёл себя так, если бы погибли вы или я, — ответил ему Миттермайер. — Но Зигфрид Кирхайс — это другая история. Маркиз, можно сказать, потерял половину себя. И, более того, в результате собственной ошибки.
Остальные адмиралы признали обоснованность этого суждения, хотя это и заставило их ещё больше беспокоиться о подобной потере времени.
Разноцветные глаза Ройенталя резко вспыхнули, и он громко сказал своим соратникам:
— Мы вновь поставим маркиза Лоэнграмма на ноги. Мы обязаны это сделать. В противном случае это будет означать, что все мы пропадём в пучине Вселенной, оплаканные песнью поражения.
— И всё же, что мы можем сделать? Как нам помочь ему преодолеть это? — этот голос, в котором звучала скорбь, принадлежал Биттенфельду. Кемпфф, Вален и Лютц сохраняли молчание.
Любой из этих адмиралов мог одним движением руки мобилизовать десятки тысяч кораблей и заставить миллионы солдат взять в руки оружие. Но даже герои, способные пересекать море звёзд, разрушать миры и завоёвывать целые звёздные системы, не знали, как помочь одному молодому человеку снова подняться на ноги, когда он был охвачен горем потери.
— Если и есть решение, то я знаю лишь одного человека, который может найти его, — наконец, пробормотал Ройенталь.
Миттермайер поднял голову:
— Кого ты имеешь в виду?
— Ты мог бы и сам понять. Это единственный, кого сейчас нет здесь — наш начальник штаба, Оберштайн.
Адмиралы посмотрели друг на друга.
— Говоришь, нам нужна его помощь? — Миттермайер не смог скрыть нотки отвращения в голосе.
— У нас нет выбора. Кроме того, он прекрасно знает, что находится на своём месте только благодаря маркизу Лоэнграмму. И я подозреваю, что он до сих пор ничего не предпринял лишь потому, что ждёт, когда мы сами придём к нему.
— В таком случае, разве это не означает, что он ожидает получить что-то взамен? Что нам делать, если он захочет иметь право в некоторых случаях отменять наши решения?
— Все мы, включая и Оберштайна, плывём в одной лодке, имя которой — Лоэнграмм. Чтобы спастись самому, нужно не дать утонуть этой лодке. А если Оберштайн попытается извлечь выгоду из сложившейся ситуации, мы должны просто придумать ответные меры.
Ройенталь закончил говорить. Прочие адмиралы переглянулись друг с другом и кивнули. Как раз в этот момент к ним зашёл охранник и объявил о приходе Оберштайна.
— Вы как раз вовремя, — сказал Миттермайер. Тон, в отличие от слов, выражал недружелюбие.
Оберштайн вошёл в комнату, оглядел собравшихся, и сходу начал критиковать их:
— Учитывая то, как долго продолжается ваше обсуждение, полагаю, решения вы так и не нашли.
— Ну, так как мы лишились разом и номера один, и номера два, не нашлось никого, кто мог бы руководить нами, — жёстко сказал Ройенталь. Его сильно потряс тот факт, что теория Оберштайна о «номере два» привела в итоге к гибели Кирхайса. — А что, может, у начальника штаба есть какая-то хорошая идея?