— Что ж, мы не можем добиться ста побед в ста битвах — так говорил герцог Лоэнграмм. Но, рано или поздно, мы с вами добудем голову Яна Вэнли.
— Мюллер наверняка тоже хочет заполучить её.
— О? Тогда, похоже, соревнование будет ожесточённым.
Обменявшись неукротимыми улыбками, два адмирала прервали связь и начали готовиться к отступлению. Они разбили свои корабли на группы по тысяче, и, когда каждая из групп отступала, следующая прикрывала её тыл. Это было прекрасно организованное отступление. Миттермайер взял на себя ответственность за авангард и выстраивал в линию все отступившие корабли, Ройенталь же командовал тылом, в любой момент будучи готовым к контратаке, если флот Союза предпримет нападение. Вывод войск с поля боя прошёл гладко.
Таким образом, когда Ян Вэнли вместе с Меркатцем и остальными прибыл на борту «Гипериона» к месту сражения, то всем, что он обнаружил, были обломки кораблей Союза и далёкие точки света. Ян, естественно, не стал отдавать приказа о преследовании, вместо этого отдав указания о начале спасательной операции, после чего вернулся на Изерлон.
— Ты видишь это, Юлиан? — со вздохом произнёс он, обращаясь к светловолосому юноше. — Так ведут сражения великие адмиралы. Они поставили перед собой чёткую цель и, достигнув её, не стали задерживаться. Вот как это делается.
Нгуену и Аларкону недоставало этого качества. Но сейчас не время и не место было говорить об этом вслух.
Ян задавался вопросом, сколько талантливых военных имеется у Империи, а точнее, у Райнхарда фон Лоэнграмма. Если бы к тому же был жив ещё и Зигфрид Кирхайс, сражение с ними оставляло бы ему мало шансов. Хотя он, конечно, не жаловался.
— Старший лейтенант Гринхилл, передайте на все корабли приказ: возвращайтесь на базу.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
— А, и Юлиан. Я давненько не пил твоего чая. Можешь приготовить его для меня?
— Конечно, ваше превосходительство, — ответил юноша уже на бегу.
— Юлиан просто невероятен, — сказал Меркатц Яну мягким и искренним тоном. Затем он рассказал опекуну мальчика о том, как Юлиану удалось распознать тактику имперцев.
— Так это был Юлиан…
Ян снял свой форменный берет и почесал голову. Его непослушные волосы отросли. Во время следствия Ян даже стал объектом низкосортного сарказма — ему говорили, что эта причёска не подходит солдату и предлагали подстричься ёжиком.
— Возможно, вы уже слышали об этом, — наконец произнёс Ян, — но я не хочу, чтобы этот ребёнок поступил на военную службу. Честно говоря, мне бы хотелось, чтобы он отказался от этой идеи, даже если придётся приказать ему.
— Это не слишком демократично, — сказал на это Меркатц.
Когда он пытался шутить, Ян обычно вежливо смеялся, но, по правде говоря, эта насмешка пришлась по больному месту. Казалось, что все виды знаков указывают на приближение того дня, когда у Яна не останется выбора, кроме как принять курс, выбранный Юлианом.
На столицу Феззана опустилась ночь. Согласно природе, а также страху людей перед темнотой, это должно было быть временем отдыха, но жители Феззана отличались от простых людей — даже ночью они продолжали энергичную деятельность.
Поместье Адриана Рубинского тоже оставалась ярко освещённой до поздней ночи. Люди приходили и уходили из неё, свидетельствуя о том, что это был один из центров, вокруг которых вращалось человеческое общество. Рубинскому не поклонялись как богу и не считали ангелом, но его уважали как умелого политика.
В ту ночь помощник Рубинского, Руперт Кессельринг, находился у него в кабинете. Он докладывал о сдвиге, наконец произошедшем между относительными силами трёх великих держав спустя более чем век, в течение которого эти цифры оставались неизменными.
— Точные данные я получу завтра, но по приблизительной оценке… дайте подумать… Я бы дал Империи сорок восемь процентов, Союзу — тридцать три, а нашему любимому Феззану — девятнадцать.
После того, как Империя была почти полностью очищена от высокорожденных аристократов, и начался набор на важные посты талантливых простолюдинов и аристократов низкого ранга, рабочая сила в Империи начала омолаживаться, и недуг, нависший над этим государством, стал рассеиваться. Кроме того, перераспределение средств, прежде монополизированных аристократами, и рост инвестиций стимулировали экономику. С другой стороны, бывших аристократов доводили до нищеты. Однако, поскольку подавляющему большинству людей изменения шли на пользу, это не считалось проблемой в имперском обществе. Это лишь значило, что бывшая аристократия, не имея средств к существованию, находится на пути к исчезновению.