Юлиан ждал. Ничего не предпринимая, наедине со своим бьющимся сердцем, он выжидал нужного момента. Через несколько минут, показавшихся ему вечностью, в задней части вражеского судна открылась узкая щель, откуда высунулся серебристо-серый нос фотонной ракеты, нацелившись на эсминец Союза. Юлиан затаил дыхание. И, как только ракета вылетела — в то мгновение, когда она проткнула защитное поле изнутри — он покинул своё укрытие, выстрелил из нейтронной пушки и сразу же рванулся в крутой вираж. Позади него полыхнул взрыв, и катящаяся волна энергии подхватила спартанца, подбросила его вверх, а потом снова понесла вперёд…
— Крейсер «Рембах» только что был уничтожен.
Отчёты операторов систем наблюдения и связи часто вызывали у контр-адмирала Эйзендорфа неприятное чувство. Неважно, произносились ли они со спокойствием робота или с истеричной паникой в голосе, они равно действовали ему на нервы. «И что?!» — хотелось крикнуть ему в ответ. Одиночество командира — невозможность передать право высказывать суждения и принимать решения кому-либо другому — вызывало у него желание наброситься на этих людей, которые не несли подобной ответственности.
— Хватит сообщать мне о каждой ненужной детали! — рявкнул он, добавляя к своему крику ещё и подзатыльник. Возможно, оператора теперь тоже можно было причислить к жертвам Юлиана.
На стороне Союза Свободных Планет контр-адмирал Аттенборо чувствовал похожее раздражение. Хотя он и обладал выдающимися командирскими способностями, быть может, кто-то другой лучше бы подошёл для того, чтобы вести в бой эту «банду бойскаутов».
Для Аттенборо чрезмерная осмотрительность вражеского командующего стала спасением. И в то же время страх того, что их фатальная слабость может быть обнаружена в любой момент, всё увеличивался.
И тут Аттенборо, ощущавший почти невыносимый груз ответственности, лежащей на нём, увидел, как союзный корабль спокойно пролетает через поле обзора его главного экрана. Так спокойно, словно ничто в этом мире его не тревожит.
— Это ведь был «Улисс» только что, не так ли? — удивлённо спросил он у адъютанта.
— Так точно! Линкор «Улисс».
При звуках этого названия улыбка помимо воли расползлась по губам молодого командующего. Даже в разгар жестокой битвы есть ещё возможность для проявления бессмертного человеческого чувства юмора. «Улисс» был главным «драчуном» всего Патрульного флота Изерлона, превосходя почти все прочие суда по количеству как боевых вылетов, так и выдающихся военных успехов. Тем не менее, он был больше известен как «линкор с протекающим сортиром», и потому его название неизбежно вызывало усмешку. Прозвище на самом деле давно уже не имело оснований, но для большинства людей удобная для них ложь куда приятней прозаичной правды, сколь бы раздражающей ни была эта ложь для её объекта…
— Хотелось бы мне, чтобы хоть часть удачи этого корабля распространилась на всех нас, — произнёс Аттенборо. — Остаться в живых несмотря ни на что, даже если при этом придётся выглядеть не лучшим образом.
На мостике раздался смех, ненадолго даруя ощущение, что всё будет хорошо. Пусть экипаж «Улисса» и предпочёл бы что-нибудь другое, но сейчас прозвище их корабля неплохо помогало снять напряжение и поднять боевой дух.
С начала битвы минуло уже девять часов. За это время Юлиан совершил четыре боевых вылета со своего корабля-носителя, «Амертата». За время третьего ему не удалось сбить ни одного противника. Должно быть потому, что эскадрилья спартанцев, теряющая одного бойца за другим, стала лёгкой добычей для валькирий, и разрыв в численности возрастал всё сильнее. Оказавшись под огнём сразу двух валькирий, Юлиану не оставалось ничего иного, кроме как убегать, отчаянно стараясь остаться в живых. Вскоре он понял бессмысленность попыток контратаковать и сосредоточился только на бегстве. Пилоты обеих валькирий стремились добавить его к своему победному счёту и больше полагались на сольные действия, чем на сотрудничество. Если бы не этот факт, то Юлиан бы непременно погиб. Однако противники лишь мешали друг другу, поэтому Юлиану, в конце концов, удалось стряхнуть их и вернуться на материнский корабль, где он ещё какое-то время просидел в кабине истребителя, опустив голову и не в силах сказать ни слова.