Райнхард же в настоящее время полностью оторвался от подобной духовной гнили. Не было в мире человека, который бы видел Райнхарда иначе как предприимчивого государственного деятеля с творческим подходом, как бы сильно он лично ни презирал его.
— Если две вещи, необходимые для того, что граждане доверяли системе: справедливые суды и равноправное налогообложение. Только эти две.
Этими словами Райнхард продемонстрировал, что помимо полководческого дара у него есть и дар к управлению страной. Пусть даже это возникло из того же колодца личных амбиций, он, тем не менее, делал именно то, чего жаждало большинство.
Пока Райнхард продвигал налоговые реформы и работал над созданием справедливых гражданского и уголовного кодексов, он бесплатно предоставил фермерам огромные поместья, принадлежавшие старой аристократии, и освободил крепостных. Особняки многих дворян, погибших после присоединения к лагерю герцога Брауншвейга, также были отданы жителям, прекратившись в больницы и объекты социального обеспечения. Аристократы держали под замком имеющиеся у них картины, скульптуры, изделия из фарфора и другие произведения искусства, но теперь всё это было присвоено государством и отдано в общественные музеи.
«…Прекрасные сады растоптаны ногами низкородных мерзавцев, дорогие ковры покрыла грязь с их грязных ботинок, а на кроватях с балдахинами, где прежде разрешено было спать лишь благородным, теперь марают слюни их гадких детишек. Некогда великое государство пало в руки полузверей, неспособных постичь ни красоты, ни благородства. Ах, как бы мне хотелось, чтобы это позорное и жалкое зрелище оказалось лишь бредовым кошмаром…» — с гневом и ненавистью, капающими с кончика пера, написал в своём дневнике один из аристократов, лишённый состояния и привилегий. Дворяне отказывались признать тот факт, что изобильный образ жизни, который они с удовольствием вели, был обусловлен несправедливостью социальной системы, поддерживаемой трудом и жертвами «низкородных мерзавцев». Точно так же им и в голову не приходило, что именно их неспособность задуматься над реформированием этой системы привела к потере опоры под их ногами, а затем и падению.
Пока его врагами были лишь такие желающие вернуть былую славу, Райнхарду нечего было опасаться. Самое большее, что они могли сделать — это совершать террористические атаки, которые найдут поддержку разве что у проаристократически настроенных экстремистов, но никогда не привлекут на их сторону обычных людей.
В данный момент народ был на стороне Райнхарда, а на бывших аристократов люди смотрели глазами, горящими ненавистью и жаждой мести. Прежние правители оказались заперты в невидимой клетке.
Беспощадные реформы Райнхарда распространялись не только на финансовую и правовую, но и на административную систему. Министерство внутренних дел, бюро поддержания общественного порядка — эти печально знаменитые палачи имперской полиции, которые столь долго наводили на людей страх и подавляли независимую мысль, были распущены спустя пятьсот лет своего существования. Начальник Бюро Гейдрих Ланг был помещён Оберштайном под круглосуточное наблюдение, а все политические и инакомыслящие заключённые, помимо террористов и радикальных сторонников республиканского правительства, были отпущены. Ряду газет и журналов, чьи публикации оказались при прошлом правительстве под запретом, было также разрешено возобновить печать.
Особые финансовые учреждения, доступные прежде лишь дворянам, были упразднены, а вместо них появились Фермерские Банки, предоставлявшие под низкий процент кредиты для освобождённых крестьян.
«Райнхард Освободитель!», «Райнхард Реформатор!» — хвалебные крики граждан становились всё громче.
— Герцог Лоэнграмм не просто талантливый полководец. Он действительно знает, как угодить толпе, — прошептал Карл Брэке, глава фракции Цивилизации и Просвещения, который помогал Райнхарду с его реформами, своему другу и соратнику Ойгену Рихтеру.
— Это правда. Он преуспел в том, чтобы добиться благосклонности народа. Однако прежний аристократический режим не делал и этого. Они лишь выжимали из людей всё, что те имели. По сравнению с этим нынешнее положение, несомненно, является прогрессом и улучшением.
— И всё же, — произнёс Брэке. — Можно ли и в самом деле назвать это прогрессом, если в результате власть так и не окажется в руках народа?