Войдя в комнату, епископ Дегсби откинул капюшон.
Лицо, скрывавшееся под ним, оказалось на удивление молодым — возможно, ему не было ещё и тридцати. Его узкое бледное лицо говорило о жизни в строгости и воздержании от мирских удовольствий, а также о не совсем правильном питании. Длинные чёрные волосы выглядели неопрятно, а блеск голубых глаз напоминал солнце в тропическом лесу — пылкий блеск, вызывающий у встретившихся с ним взглядом дискомфорт, предполагая явный дисбаланс между разумом и верой.
— Прошу вас, присаживайтесь, ваше превосходительство, — сказал Рубинский. Его вид и каждое его движение выражали смирение. Однако хоть он и вёл себя так, это не было его подлинным желанием, идущим из сердца.
Дегсби опустился в предложенное кресло с выражением скорее не высокомерия, а незаинтересованности в тонкостях.
— То, что вы мне вчера сказали, правда? — сразу же потребовал он ответа. Похоже, он не видел смысла в обмене приветствиями.
— Несомненно. Я собираюсь начать уделять повышенное внимание экономическому сотрудничеству с Империей, а также окажу финансовую помощь. Хотя и не слишком большую.
— Таким образом, вы нарушите баланс сил между Империей и Союзом. Как вы собираетесь использовать это?
— Я позволю герцогу Райнхарду фон Лоэнграмму объединить всю Галактику, после чего уничтожу его и захвачу его наследие. С этим есть какие-то проблемы?
После слов Рубинского на лице епископа сначала появилось удивление, за которым постепенно проступила подозрительность. После нескольких секунд, потребовавшихся ему, чтобы собраться с мыслями, он произнёс:
— Это хорошая идея, хотя, возможно, несколько эгоистичная. Однако белобрысого мальчишку будет не так-то просто одурачить, а кроме того, на его стороне этот мерзавец Оберштайн. Вы правда думаете, что они позволят вам осуществить задуманное?
— Похоже, вы весьма неплохо осведомлены о ситуации, — любезно сказал Рубинский. — Тем не менее, ни герцог Лоэнграмм, ни Оберштайн не всезнающи и не всемогущи. Наверняка есть слабое место, которым мы можем воспользоваться. А если его не существует, то я сам его создам.
Будь Райнхард фон Лоэнграмм столь всесилен, как про него говорят, он бы не оказался прошлой осенью мишенью убийцы и не потерял своего ближайшего сподвижника, Зигфрида Кирхайса.
— Если говорить о власти и функциях правительства, то есть один момент, на который стоит обратить внимание… — задумчиво проговорил Рубинский. — Чем больше вы их централизуете, тем проще потом манипулировать всей системой, просто изъяв одну часть. В новой династии, которая вскоре воцарится, мы убьём лишь одного человека, герцога — или правильнее будет сказать императора — Лоэнграмма и возьмём под свой контроль нервный центр его правительства. И одно это сделает нас правителями всей обитаемой Вселенной.
— Однако, — сказал Дегсби, — правительство Союза нам ближе. Вы, феззанцы, держите их за горло своим богатством, а недавно, во время государственного переворота, председатель их Верховного Совета Трюнихт был спасён нашими же учениками. Конечно, мы можем встать на сторону Галактической Империи, но не будет ли напрасной тратой позволить убить наших пешек в Союзе? Говоря вашим языком, мы потеряем свои инвестиции, не так ли?
Епископ зрил в корень. Каким бы ни было его психическое состояние, он, конечно же, не испытывал недостатка в интеллекте.
— Вовсе нет, ваше превосходительство, — ответил Рубинский. — Правительство Союза сыграет свою роль, разрушая его изнутри. Вообще-то, не бывает государств, настолько сильных, что их может разрушить лишь внешний враг. А внутренние противоречия облегчают внешним врагам задачу. И вот что важно — распад государства никогда не начинается с низов. Как говорится, рыба гниёт с головы. Из этого правила нет ни одного исключения.
После этих слов Рубинского епископ посмотрел на него с иронией:
— Феззан называется доминионом, но, по сути, тоже является государством. Но я уверен, его голова не начнёт гнить так, как у Союза.
— Это было довольно грубо. Как бы то ни было, я думаю, что для одного дня мы уже достаточно обсудили. А я не должен забывать о своих обязанностях государственного деятеля.
Затем Рубинский сказал, что вечером планируется банкет, и предложил епископу прийти, но тот резко отказался и вышел.
Его место занял молодой человек. Он выглядел так, словно только что окончил колледж, но в его взгляде не было юношеской наивности, а красивое лицо выглядело сухим и бесчувственным. Телосложение у него было довольно стройное, а рост хоть и повыше среднего, но недостаточно, чтобы можно было назвать его высоким.