На поле боя Миттермайер был храбрым командиром — настолько, что заработал прозвище «Ураганный Волк» — но это отнюдь не означало, что он был агрессивен. Напротив, он был очень далёк от того, чтобы совершать бессмысленные акты жестокости или излишне гордиться военной силой.
— Если бы Зигфрид Кирхайс был жив, уверен, он смог бы отговорить герцога Лоэнграмма от этого, — со вздохом добавил Миттермайер.
Все любили этого рыжего парня. Он был до крайности самоотверженным, и его смерть стала ударом для многих. С течением времени горе и шок приуменьшились, но чувство утраты только углубилось. Всем, кто знал его лично, казалось, что в их сердцах возникло пустое место.
«И если уж даже я чувствую это, то насколько же хуже приходится герцогу Лоэнграмму?» — подумал Миттермайер, не в силах сдержать сочувствия.
Он и его друг и коллега Оскар фон Ройенталь познакомились с Райнхардом четыре года назад. В то время будущему главнокомандующему было восемнадцать, и он служил в должности коммодора. Двадцатишестилетний Миттермайер и двадцатисемилетний Ройенталь были капитанами 1-го ранга, а Зигфрид Кирхайс, тенью следовавший за Райнхардом, ещё не поднялся выше капитана 3-го ранга.
Райнхард в то время ещё не вошёл в ряды высшей знати вместе с новой фамилией, а носил свою прежнюю фамилию фон Мюзель. Он только что вернулся из звёздного региона Флота Вана, где захватил в плен офицеров Союза, и солдаты почувствовали лёгкое потрясение, увидев его. Он был невероятно красивым молодым человеком, на спине которого вполне уместно смотрелись бы белые крылья. Но при этом все подспудно чувствовали, что во взгляде его пронзительных голубых глаз больше напора, чем доброты, больше ума, чем невинности и больше резкости, чем дружелюбия.
— Что думаешь? — спросил тогда Миттермайер. — Об этом белобрысом отродье или как называют его старшие офицеры?
— Это прозвище уже устарело, — ответил Ройенталь. — Не стоит путать тигрёнка и кота. Этот наверняка скоро вырастет в тигра. Он действительно младший брат наложницы императора, но враги бы не стали проигрывать ему только из-за этого.
Миттермайер решительным кивком выразил согласие с этими словами. Молодого человека по имени Райнхард фон Мюзель в то время сильно недооценивали. Одной из причин этого было то, что его старшая сестра Аннерозе являлась наложницей императора, что заставляло многих думать, будто Райнхард достиг всего лишь благодаря ей. Другой причиной, немного странной, было то, что за прекрасной внешностью мало кто видел его подлинный характер. Люди обычно считали, что острый ум плохо сочетается с внешней красотой. Кроме того, сама мысль о том, что Райнхард мог продвинуться так высоко за счёт собственных талантов, была неприятна для завистливых аристократов, и они хотели верить, что незаслуженно подниматься наверх ему помогает влияние сестры.
Поскольку Ройенталю и Миттермайеру с самого начала удалось точно распознать способности Райнхарда, они впоследствии никогда не удивлялись тому, скольких новых успехов добился «белобрысый щенок» и сколько повышений он получил. Но даже им потребовалось время, чтобы понять истинную ценность Зигфрида Кирхайса. Тот всегда держался на шаг позади Райнхарда, но присутствие этого рыжего здоровяка терялось за блеском Райнхарда, несмотря на то, что и сам он был весьма ярок.
— Он из тех, кого называют верными сторонниками, — сказал Ройенталь, хотя в то время он имел в виду лишь то, что Зигфрид был обычным человеком, чьим единственным достоинством была верность тому, кому он служил. Но справедливо было бы добавить, что Ройенталь отличался от прочих аристократов, с уважением относясь к верности. Остальные же, если не игнорировали Кирхайса, то насмехались над ним, говоря что-то вроде: «Если сестра — звезда, то брат — планета… и посмотрите — у неё даже есть спутник».
Не стараясь добиться чего-то для себя, Кирхайс молча играл роль тени Райнхарда, помогая и поддерживая его. Когда он руководил операцией во время восстания Кастроппа, многие впервые узнали о его выдающихся способностях…
Ройенталь, возможно, относился к новой мобилизации даже более резко, чем Миттермайер. По его словам, в предложении Шафта не было ничего принципиально нового, а просто возрождалась старая доктрина про «большой корабль с большими пушками», вытащенная на свет и раскрашенная по-новому.
— Кого труднее убить? Одного огромного слона или десять тысяч мышей? Очевидно, что вторых. Но чего ещё можно ожидать от болвана, не видящего ценности действия группой во время войны? — слова молодого адмирала сочились презрением, а глаза разного цвета зло блестели.