— Это просто бесполезная трата энергии. Поразительный уровень жара, света и звука, но вся это ярость растрачивается впустую. Как раз достойно Рудольфа.
Хильда приоткрыла свой красиво очерченный рот, но закрыла его, ничего не сказав. Потому что поняла, что Райнхард не ждёт её ответа.
— Но я другой. Я не стану поступать так же.
Хильде показалось, что эти слова Райнхард адресовал частью самому себе, а частью — кому-то, кого не было в этой комнате.
Райнхард оглянулся и посмотрел на юную дворянку.
— Фройляйн Мариендорф, что вы думаете об этом? Я хотел бы услышать ваше мнение.
— Относительно того, почему Ланцберг вернулся на Один?
— Да. Он мог бы тихо сидеть на Феззане и мирно кропать свои стишки. Зачем возвращаться, подвергая себя опасности? Что вы об этом думаете?
— Насколько я знаю, граф Ланцберг всегда был романтиком.
Её ответ позабавил Райнхарда, который не отличался развитым чувством юмора, но на этот раз на его губах мелькнула улыбка.
— Мне нечего возразить против этого наблюдения, но я не готов поверить, будто бы никчёмный поэт вернулся на родину из романтических побуждений. Если бы прошли десятилетия, и он стал стариком — это было бы правдоподобно. Но ведь не прошло ещё и года после окончания гражданской войны.
— Вы правы. Причина, по которой граф Ланцберг вернулся, должна быть более серьёзной, чтобы стоить такого риска.
— И что это, по-вашему?
Райнхард получал удовольствие, беседуя с молодой аристократкой. Это был не разговор между мужчиной и женщиной, а неформальная дискуссия интеллектуально равных собеседников, Райнхард искал такого общения, как специй, придающих живость и энергию его мыслям.
— Романтиков всегда вдохновляла террористическая борьба против сильных мира сего, и тому немало примеров в истории. Возможно, граф Ланцберг проник в столицу, потому что жаждет удовлетворить своё чувство долга и свою преданность идеалам?
Хильда находила правильные ответы. И она понимала, что до прошлого года это было ролью покойного Зигфрида Кирхайса, которого никто не мог полностью заменить, настолько неоценимым было его существование.
— Под терроризмом надо понимать, что он замыслил убить меня?
— Нет, я так не думаю.
— Почему?
Райнхард выглядел заинтересованно, и Хильда развила мысль. Убийство служит для того, чтобы отомстить за прошлое, но едва ли годится для созидания будущего. Если Райнхард будет убит, то кому достанется его позиция и его власть? Одна из причин, по которой в прошлом году потерпела поражение Липпштадтская коалиция аристократов, заключалась в том, что герцог Брауншвейг и маркиз Литтенхайм не смогли договориться, кто из них будет править, когда они свергнут Райнхарда. Как справедливо полагал генерал Кесслер, есть основания подозревать, что в действиях Ланцберга замешан Феззан. А Феззан не может не понимать, что гибель Райнхарда приведет к падению политического строя и экономической разрухе. Феззану это не нужно, во всяком случае — сейчас.
— Моё мнение таково: если Феззан замыслил акт «терроризма», то это не убийство, а похищение ключевой фигуры.
— И кто является целью?
— Я рассматриваю трёх человек.
— Один из них, разумеется — я. Кто двое других?
Глядя прямо в его глаза цвета голубого льда, Хильда ответила:
— Одна из них — ваша сестра. Графиня Грюневальд.
Едва Хильда произнесла это, как цвет отхлынул от лица Райнхарда, предваряя яростный взрыв эмоций. Перемена была столь внезапной, как будто рука невидимого иллюзиониста украла несколько секунд времени.
— Если моей сестре будет причинён вред, я заставлю этого никчёмного поэта пожалеть, что он родился способным чувствовать боль. Я убью его с такой жестокостью, какую люди даже не могут представить.
У Хильды не было оснований думать, что Райнхард не исполнит свою ужасную клятву. Если граф Альфред Ланцберг спровоцирует его, то Райнхард сойдёт с истинного пути, и миру будет явлен чудовищный мститель.
— Герцог Лоэнграмм, я сказала это, недостаточно хорошо подумав. Пожалуйста, простите меня. В этой ситуации невозможно представить, чтобы целью похищения была ваша сестра.
— Почему вы так решили?
— Похищение женщины как заложницы — это против жизненных принципов графа Ланцберга. Я уже говорила: он романтик. Похититель беззащитной женщины заслуживает только презрения, а он скорее выберет другой путь, более трудный и достойный.
— Действительно, может быть, граф Ланцберг даже в этом захочет остаться плохим поэтом. Но если, как вы полагаете, в деле замешан Феззан, то они предпочтут предельную целесообразность. Феззанцы — реалисты в самом плохом смысле этого слова. И у них достаточно средств, чтобы заставить Ланцберга действовать с максимальной эффективностью, при этом затрачивая минимум усилий.