— Мы придерживаемся идеи, что при демократии правительство избирается свободным волеизъявлением большинства, но я готов выслушать ваши мысли.
— Предположим, что народ состоит из 100 человек. 51 человек — это уже большинство. Однако и это большинство делится на фракции, и для того, чтобы править всей сотней достаточно уже лишь 26 человек. Другими словами, четверть может управлять целым. Идея не новая и редукционистская, признаю, но она верно передает всю бесполезность демократического принципа большинства. Я уверен, ваше превосходительство, что вы, с вашим великолепным умом, и сами это понимаете.
Оберштайн проигнорировал это очевидное подхалимство. Как и его господин, Райнхард фон Лоэнграмм, Оберштайн не мог не заметить, что те, кто заискивал перед ним, его же и презирали. Игнорируя тот факт, что его игнорируют, Ланг продолжил:
— Поскольку сама суть правительства — контроль большинства меньшинством, я уверен, вы согласитесь, что такие люди как я незаменимы для поддержания порядка.
— Вы имеете в виду тайную полицию?
— Кто-то должен поддерживать общественный порядок.
Это была неплохая подводка, но Оберштайн вновь оставил без внимания едва прикрытый намёк этого человека.
— Тайная полиция может быть удобна тем, кто находится у власти, но само её существование становится объектом ненависти. Хотя Бюро поддержания общественного порядка Империи лишь недавно было распущено, многие захотят, чтобы вы понесли наказание за то, что вновь возродите его. Люди вроде реформиста Карла Брэке.
— У господина Брэке свои идеалы, но я лишь посвятил себя служению династии и ни разу не воспользовался властью ради собственной выгоды. Если вы станете карать за верность, герцога Лоэнграмма не ждёт ничего хорошего.
Из-под полы этого благонамеренного совета показалась дуло угрозы. Если его обвиняют не только в прошлых прегрешениях, но и за работу в Бюро, есть ли у него ещё что-то на уме?
— На самом деле, герцога Лоэнграмма мало заботит ваше существование.
— Герцог Лоэнграмм — прежде всего солдат. Его стремление покорить Вселенную в честном бою вполне понятно. Но иногда самый незначительный ложный слух может быть более ценным, чем десять тысяч кораблей, и тогда оборона становится лучшей формой атаки. Поэтому я надеюсь лишь на мудрость и великодушие герцога Лоэнграмма и вас.
— Ладно мне. Но как вы собираетесь отплатить за великодушие герцогу Лоэнграмму? Это самое главное.
— Герцог Лоэнграмм получит мою безоговорочную преданность, а свои скромные таланты я буду использовать на благо его военного режима.
— Всё это прекрасно, но теперь, когда Бюро распущено, бессмысленно его восстанавливать. Это означало бы отступление от политики реформ. Нам стоит придумать какое-нибудь другое название.
Детское лицо Ланга осветилось.
— Я уже подумал об этом, — пробасил он своим завораживающим голосом оперного певца. — Бюро внутренней безопасности. Что скажете? Хорошо звучит, не правда ли?
Хотя название не особенно вдохновило его, искусственные глаза начальника штаба сверкнули, и он кивнул.
— Вольём старое вино в новые мехи.
— Я бы сказал, что вино тоже не прочь быть нового урожая.
— Что же. Займитесь этим.
Таким образом, Гейдрих Ланг сменил должность начальника Бюро поддержания общественной безопасности на должность главы Бюро внутренней безопасности.
В ходе подготовки к операции «Рагнарёк» высшее командование имперского флота тайно начало действовать. Ройенталя всё ещё терзали сомнения, можно ли доверять Феззану как союзнику. Сама эта мысль заставляла его испытывать ещё большую настороженность.
— Смотрю, его превосходительство адмирала Ройенталя мучают сомнения? — сказал Миттермайер с улыбкой.
В партнёры себе они брали не какую-то наивную девушку, а старого феззанского лиса. Миттермайер желал одержать быструю победу, чтобы не давать Феззану шанса поймать их в ловушку, где, как уже говорил Ройенталь, они станут лёгкой добычей в том маловероятном случае, если им не удастся одержать победу.
— При таком раскладе нам придётся добывать продовольствие на ближайших планетах, если мы захотим накормить войска. И даже если мы в этом преуспеем, нас заклеймят как мародёров, — внутри него шла борьба с собственными чувствами. Всё это лишь пустые слова. — Я не против, если меня назовут захватчиком, но не желаю, чтобы меня презрительно называли мародёром.