Два только что упомянутых северокавказских «гена» мне потребовались только для того, чтобы яснее представить «ген незнания оружия» белоглазой чудью. Среднестатистический относительно древний кавказец носит в себе ген убийства человека, иначе бы он не носил кинжал почти с рождения. Но этот ген имеет ограничение упомянутых генов, действующих только в своей кавказской среде, ибо они именно здесь и родились. Не кавказец к этому отношения уже не имеет, по отношению к нему кинжал не оружие, а всего лишь орудие, наподобие силков для ловли птиц. Точно так же как западноевропейцы не считали всего лишь 150 лет назад, и даже менее, африканцев людьми. Во всяком случае, людьми, равными себе. И именно здесь (подробности в других работах, в основном о Хазарском каганате), создалось племя казаков–разбойников, истории которых мы сегодня преднамеренно не знаем от наших покупных историков.
Однако вернемся к чуди белоглазой. Племена, «не знавшие оружия» как такового, не способны сопротивляться покорителям. Во всяком случае – немедленно. Их легко обмануть, так как они простодушны как, например, «чукча» из бесконечной серии анекдотов. При этом надо иметь в виду, что подавляющее большинство хитростей называются «военными хитростями», которые почти на сто процентов состоят из подлости.
Перейду к гену неизбежности покорности, каковой я только что охарактеризовал, а теперь называю более подходящими словами. Сам ген незнания оружия предполагает как следствие ген неизбежности покорности, ибо только оружие и есть средство противостояния покорности. Нет одного, неоткуда вырасти и другому. Напротив, кинжал за поясом есть средство противостояния покорности. И если кинжал генетически предусмотрен, то и непокорность сидит вместе с ним в соответствующем гене. Или двухсотлетняя война чеченцев за свою свободу не подтверждает это?
По–моему, по самой сути гена неизбежности покорности достаточно слов, надо бы только рассмотреть устойчивость этого гена на протяжении последних столетий. Почему он не только устойчивый, но, кажется, и еще более укрепляется, ибо тот самый «бунт, бессмысленный и беспощадный» по очень информативным словам Пушкина случается на «святой» Руси все реже и реже. Звон шахтерских касок об асфальт прошу за таковой «бунт» не принимать, касками стучат хоть и не нанятые люди, но уж совершенно точно сагитированные и даже отчасти как бы заранее прощенные за это люди. То есть, они отлично знают, что им ничего за это «не будет» серьезного. И сам такой «бунт» вступает в ранг неизбежности покорности понарошку бунтовать. И до «бессмысленности и беспощадности» тут так же далеко, как до Луны.
В укреплении этого гена в народонаселении великой по площади Руси самую главную роль играет так называемая властная «система мер», которым я посвятил примерно половину своих работ. Так что повторяться здесь не собираюсь. Выделю только одну их направленность, которая хорошо сформулирована над воротами концлагеря: «Оставь надежду всяк сюда входящий!»
Какой же ген просыпается от этого лозунга? Уж не ген ли надежды? Он, может быть бы, и проснулся, кабы не был уточнен: «оставь надежду». Что означает: так было и так будет впредь! Однако, надо подробнее, а то собьетесь с толку.
Первоначально, пока ген неизбежности покорности еще не укрепился, еще не прошел естественный отбор в поколениях, притом укрепляемый специально, например рекрутчиной, когда самые непокорные, вернее мутанты с геном непокорности, поголовно направлялись на войну, действовал фактор накопления . И этот фактор особенно заметен у покорных от природы в отличие от покорных по уму так сказать, по осознанию неизбежности покорности.
Даже самая маленькая и безобидная птичка типа воробья кидает на сокола, защищая свое гнездо. Ни при каких иных обстоятельствах она этого не делает, и даже не представляет себе такую возможность. Поэтому «пролетарский писатель» М. Горький применил совсем по–дурацки «безумство храбрых» к соколу. Тогда, как эту штуку надо было применить к воробью в указанных условиях. Только, естественно, это надо называть не «безумством храбрых», а – «храбростью от безумной боли» за своих детей. И это есть накопление боли от постоянного страха, ибо воробей всю свою жизнь боится сокола. И наступил момент, когда накопившаяся боль преодолела страх, а храбрость превратилась в безумную храбрость, храбрость от постоянной и неизменной тоски.
Вот тут и есть корень древнерусского бунта, безумного и беспощадного: покорность не может себя пережить. Только безумным этот бунт был только вначале, пока не накопилось осознание его бесполезности, а вседозволенность спонтанной храбрости обращала его в беспощадный бунт. Потом, раз за разом несколько веков подряд все, как говорится, возвращалось на круги своя, владельцы народов – сверху, а сами народы – снизу, на лопатках. Ген неизбежности покорности проснулся, креп, вмешивался во все остальные нуклеотиды, а целенаправленный естественный отбор (я его называю животноводством) ускорял этот процесс. И теперь как русский народ (чудь белоглазая), так и все остальные народы России стали как шелковые. И голосуют, как надо, и вообще ведут себя «примерно» во всех остальных случаях. Что же касается того, кто их так заставил себя вести, так это у меня – в других работах.
Однако агитаторы от владельцев народов наших этого пока как бы не знают, они как болванчики заклинают: «Хоть бы не было крови! Хоть бы удалось избежать гражданской войны!»
А сами владельцы народа на всякий случай всегда держат наготове самолет с вертикальным взлетом, прямо из–за кремлевской стены. С полными баками керосина.