Что касается того типа противопоставления, которое связано с обладанием и лишенностью, то он, как кажется, подобен вышеописанному типу. Действительно, лишенность есть некоторым образом отрицание обладания, но отличие этого типа от предыдущего заключается в том, что если отрицание возможно в любом случае, то о лишенности можно говорить только тогда, когда есть возможность обладания (этому нас научили "Категории"). Поэтому лишенность понимают как некую форму, ведь лишенность не только лишает, но и упорядочивает определенным образом сообразно себе самой всякого, испытывающего лишенность. В самом деле, слепота не только лишает глаз зрения, но сама располагает определенным образом сообразно себе самой того, кто лишен зрения: ведь слепым зовется человек, пребывающий в соответствующем состоянии и соответствующим образом аффицированный (об этом свидетельствует Аристотель в "Физике"). Следовательно, мы часто используем для деления рода такую дифференцию, как лишенность. И здесь следует поступать так же, как мы поступили с противоречием: сначала нужно положить обладание, аналог утверждения, а потом - лишенность, аналог отрицания. Впрочем, иногда лишенность обозначается как бы названием обладания: например, "осиротевший", "слепой", "вдовый", а иногда - путем присоединения отрицательной частицы: например, "конечное" и "бесконечное", "равное" и "неравное", но в последнем случае сначала в делении следует полагать "равное" и "конечное, а затем лишение". О противопоставлении лишения и обладания пусть будет достаточно сказанного.
В отношении контрарной оппозиции может возникнуть сомнение, не кажется ли, что она следует за оппозицией лишенности и обладания, как, скажем, в отношении белого и черного может возникнуть вопрос, не является ли в самом деле белое лишенностью черного, а черное - лишенностью белого, но об этом потом, теперь же следует рассматривать проблему так, как если бы контрарная оппозиция была другим родом оппозиции, как это изложено самим Аристотелем в "Категориях". Деление родов в значительной степени заключается в выделении противоположностей, ведь практически все дифференции мы сводим к противоположностям, но так как одни противоположности лишены промежуточной противоположности, а другие опосредованы промежуточной противоположностью, то деление следует производить таким образом, как мы делаем это, когда говорим: "из цветов одни - белые, другие - черные, третьи - ни те, ни другие". Однако всякое деление и всякое определение получалось бы в результате предикации посредством двух терминов, если бы, как мы уже сказали выше, этому не препятствовал (что часто бывает) бы недостаток имени. А каким образом и деление, и определение возникали бы из двух терминов, станет ясно из следующего. Ведь когда мы говорим: "из животных одни - разумные, другие - неразумные", то "разумное животное" относится к определению человека. Однако поскольку у "разумного животного" нет одного имени, дадим ему в качестве имени букву A. Тогда можно сказать: "из A", т. е. класса разумных животных, "одни смертны, другие бессмертны". Таким образом, желая дать определение человека, мы скажем: "человек есть смертное A". Действительно, если определением человека является "разумное смертное животное", а разумное животное обозначено через A, то "A смертное" означает то же самое, что и в случае, если говорилось бы: "разумное смертное животное", ведь, как сказано, A - это разумное животное. Таким образом, определение человека составлено из двух терминов. А если бы и во всех случаях находились бы отдельные имена, то все определение всегда конституировалось бы двумя терминами. И это ясно всякому, кто дает имя роду и дифференции, когда оно у них отсутствует, поскольку при наличии отдельных имен деление всегда осуществляется на два термина, например: когда мы говорим: "из трехсторонних фигур одни - равносторонние, у других равны только две стороны, у третьих - все стороны неравные". Стало быть, такое тройное деление было бы двойным, если бы производилось вышеуказанным образом, а именно: "из трехсторонних фигур одни - равносторонние, другие - неравносторонние, а из неравносторонних одни имеют только две равные стороны, а другие - три неравные", то есть все. И когда говорим: "из всех вещей одни - хорошие, другие - плохие, а третьи безразличные", т. е. те, которые и не плохие, и не хорошие, то если бы говорилось так, как выше, то выходило бы деление на два, а именно: "из всех вещей - одни определенным образом различаются, другие - безразличные, а из тех, которые определенным образом различаются, одни - хорошие, а другие - плохие". Таким образом, если бы и виды, и дифференции имели имена, то в результате любого деления получалась бы пара терминов.