Макс Вебер в работе «Наука как призвание и профессия» высказывает мысль, что ученому, точно так же как художнику или поэту, чтобы успешно творить, необходимо особенное состояние ума – «вдохновение». «Это ведь сугубо детское представление, что математик приходит к какому-либо научно ценному результату, работая за письменным столом с помощью линейки и других механических средств: математическая фантазия, например Вейерштрасса (прим. выдающийся математик, один из создателей дифференциальной геометрии и линейной алгебры), по смыслу и результату, конечно, совсем иная, чем фантазия художника, то есть качественно от неё отличается, но психологический процесс здесь один и тот же. Обоих отличает упоение…» (Макс Вебер, Избранные произведения, «Прогресс», Москва, 1990)
Е.Л. Фейнберг в своей книге «Две культуры» (Е.Л. Фейнберг, «Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке», Наука, М, 1992) напрямую ставит вопрос о том, каково же соотношение между научным типом мышления и восприятия мира и художественным подходом к миру и к личности. Он отмечает, что оба эти подхода к восприятию мира являются способами его познания и описания.
Развитие идеи взимодействия аналитического и творческого мышления в мировой философии
О связи искусства и науки задумывался ещё Пифагор. Он уделял огромное внимание музыке, и именно в этой области он первый экспериментальным путем открыл закономерные числовые отношения между длиной звучащей струны и высотой возникающего звучания. Математические изыскания Пифагора и его учеников имели главной целью отнюдь не практическое применение: основные усилия пифагорейцев были направлены на выявление гармонии Космоса, выражающейся в числах, в совершенных формах здорового человеческого тела, в музыке. «Научные открытия пифагорейцев в области гармонии привели их к построению математической эстетики. Основным положением математической эстетики было убеждение, что известные числовые отношения суть основные условия всякой красоты, что сущность красоты покоится на внутренних числовых отношениях. Гармония стала у пифагорейцев математическим понятием.» (Маковельский А. Досократики. Доэлиатский и элеатский периоды. Минск, 1999, с.149)
Платон, напротив, отделяет искусство от истины. Он становится одним из первых критиков искусства, утверждая, что художественное творчество сводится к «подражанию», и поэты, живописцы лишь копируют реальность, не проникая глубоко в суть явлений. «Все поэты, начиная с Гомера, воспроизводят лишь призраки добродетели и всего остального, что служит предметом их творчества, но истины не касаются…» (Платон, соч. в трех томах, том 3, ч1, М, 1971, с.428) Платон считает, что истина стоит неизмеримо выше всех способов её изображения и в художественном творчестве могут присутствовать только «призраки» действительности. В его трудах нет прямого указания на избрание им «научного» способа познания мира как наиболее подходящего и верного, но косвенно это можно заключить; к примеру, в «Диалогах» логика изложения материала и строгость доказательств значительно преобладают над художественностью текста. Прямые утверждения истинности «научного» подхода и не могли быть сформулированы Платоном, ибо в античности ещё отсутствовали как таковые теории научного познания и психологии творчества. Стоит отметить, однако, гениальную интуицию Платона, который сумел отделить одно от другого, и назвать художественные образы, эмоциональные краски, преобладающие в поэтических произведениях, «призраками», а природу всех вещей – «истинным битием».