Хендрин мгновение молчал, затем произнес:
— Бартлетт, выройте могилу позади корабля. И поглубже — кто знает, может, на этой планете есть и вампиры.
Все побрели по своим делам. Мы были ошеломлены смертью Гровера — не тем, 0что он умер, а тем, 0как он умер. Это было непонятно. Он что, попал в омут с хищными одноклеточными? И его съели живьем? Полная неизвестность.
Он был первой человеческой жертвой Планеты Семь. Кишащая тут повсюду смерть коснулась крылом и нас.
Гибель Гровера наложила отпечаток на оставшуюся часть дня. Никто после заката не стал выходить из корабля. Поднялись луны, и печальный их свет озарил свежую могилу. Мы сидели над отчетами, чтобы делать хоть что-нибудь, но думали совсем о другом.
Той ночью, пока я сидел у себя и корпел над примечаниями к отчету, ко мне вдруг зашел Фернандес и осторожно тронул меня за плечо. Я резко обернулся.
— Маркхэм.
— Что случилось?
— Вы можете через минуту зайти ко мне в каюту? Мне нужно с вами поговорить.
Я не стал возражать и последовал за неповоротливым медиком по узкому трапу в его личную каюту. Когда мы оказались внутри, Фернандес закрыл дверь на замок.
— Что это значит, Фернандес? — спросил я.
Он обнял меня за плечи своей ручищей.
— Терпение, друг. Все в свое время. — Пройдя по каюте, он достал бутылку с поблескивающей жидкостью и, усмехнувшись, протянул ее мне. — Сначала выпейте.
Это оказалось виски, веллиранское виски, один из самых прекрасных напитков во Вселенной. Я взял бутылку.
— Откуда вы это взяли? — спросил я, снимая пробку и делая глоток. — Разве такое дозволено на борту?
— В медицинских целях, — ответил Фернандес. — У моей профессии есть некоторые преимущества. Да вы пейте, не стесняйтесь.
Дважды меня просить не пришлось. Я сделал пару больших глотков, затем сказал:
— Вы ведь пригласили меня сюда не затем, чтобы отведать ваши запасы. Что у вас на уме, Док?
— Хендрин.
— Что?
— Сегодняшней гибели Гровера можно было бы избежать, если бы вчера мы покинули эту планету. Не знаю, что вы думаете обо всем этом, Маркхэм. Вы еще плохо знакомы с отрядом. Но все остальные прослужили вместе долгое время и теперь тяжело переживают гибель Гровера. Хотите чтобы я замолчал, или продолжим?
— Продолжайте, — сказал я.
— Ну так вот, вы можете знать, а можете и не знать об одном пункте в договоре с Косморазведкой, пункте, относящемся к замене вышестоящего должностного лица в том случае, когда он больше не способен управлять кораблем.
— Я знаком с этим пунктом. — Теперь я понимал, к чему клонит Фернандес. — Пока что я с вами. Продолжайте.
— Некоторые из нас — Бартлетт, Мюррей и я — пришли к выводу, что оставаться на этой планете не пойдет на благо отряду. Мы не годимся для этого мира, и чистое самоубийство даже просто бродить пешком по здешним джунглям. Здесь должна быть команда на трех кораблях, с наземными поисковыми роботами и тяжелой артиллерией. Вы были первым, кто подвергся нападению здешней фауны, так что знаете, как тут бывает. Я, со своей позиции медика, могу дать заключение, что Хендрин временно помешался. Это случается где угодно в Галактике. Мы уволим его из отряда, запрем там, где он не сможет нам помешать, и улетим с Планеты Семь. Но я не могу сделать этого без поддержки большинства. Вот почему я должен знать, на чьей вы стороне, Маркхэм.
Я нахмурился.
— Другими словами — вы предлагаете мятеж?
— Нет. Юридически лишение полномочий временно обезумевшего капитана не является мятежом. Но мы все здесь поляжем, если останемся хотя бы на месяц. Ну как, Маркхэм? Вы с нами?
— А вы как думаете? — усмехнулся я. — Мне хочется остаться в живых так же, как и любому другому.
Я сделал еще несколько глотков и покинул каюту Фернандеса. Насколько я знал, мятеж состоится дня через два, не раньше. Вероятно, Фернандес будет ждать, пока не наберет большинство голосов. Насколько мне было известно, четверо из восьми членов отряда уже выступали против Хендрина: сам Фернандес, Мюррей, Бартлетт и я. Казалось, один только Лезенби предпочел бы остаться на Планете Семь до завершения работ. Трое других — Чанг, Эванс и Дорвин — пока не обозначили своей позиции, по крайней мере, мне было это неизвестно, но я предполагал, на чей они окажутся стороне. Никто из них в глубине души не был фанатиком, который станет голосовать за то, чтобы остаться в таком убийственном мире.
Весь следующий день ничего не происходило. Я мало видел капитана Хендрина, а то, что видел, мне вовсе не нравилось. Капитан был мрачен и строг, словно понимал, что назревает, и был полон решимости подавить мятеж в зародыше.