Проходит несколько часов, прежде чем измученный мужчина отходит и кивает.
— Если он переживет эту ночь, то будет жить.
Гарретт все еще в отключке, и в этот момент Маленькая Птичка выглядит измученной, ее тело покачивается, хотя я не думаю, что она знает об этом. Ее лицо бледное и потерянное. Она выглядит такой маленькой, такой тихой для нашей Рокси. Мне это не нравится.
Я не могу помочь ему, моему брату, но я могу помочь нашей девочке. Я смотрю на Райдера и киваю головой в сторону Рокс. Он кивает, помогая Кензо сесть, пока доктор осматривает его швы. Оставив их, я направляюсь к ней.
На ее руках кровь, кровь моего брата, кровь ее любовника. Ее лицо бледное и потрясенное, она не двигается и не говорит, поэтому я осторожно поднимаю Птичку и беру на руки. Я несу ее в ванную, не желая далеко отходить, на случай, если Гарретт проснется и снова начнет буянить, если не увидит Рокси, но за ней тоже нужно присмотреть.
Она не сопротивляется и не говорит, и это показывает мне все, что мне нужно знать. Я пускаю струю в раковину и быстро, но аккуратно, мою ее руки, морщась от вида разбитых костяшек, а затем мою и лицо. Она прислоняется к моим рукам, ее глаза закрываются, а по щекам текут слезы.
— Мы чуть не потеряли его, мы чуть не потеряли их обоих.
— Но мы не потеряли, Птичка, — тихо прошептал я. — Не потеряли, благодаря тебе, и теперь наша очередь заботиться о тебе.
Она поднимает голову, ее глаза наконец-то встречаются с моими.
— Ди? — шепчет она.
— Да, Птичка?
— Расскажи мне что-нибудь, что угодно, чтобы занять мои мысли, — шепчет она так сокрушенно, что мне хочется всех зарезать. Никто не причинит ей боль, никто не заставит ее плакать, даже мой родной брат. Если Гарретт выживет и поправится, я надеру ему задницу.
— Я никогда не знал своего настоящего отца. Мне нравилось фантазировать, что мужчина, с которым мама встречалась большую часть моего детства, был им. Но потом он ушел, как и все остальные. Однажды я попытался найти настоящего отца, — признаюсь я, делясь тем, о чем никогда никому не рассказывал.
— Ты нашел его? — спрашивает она, кажущаяся теперь более живой.
— Нет, наверное, он какой-нибудь чертовски скучный бухгалтер, представляешь? — поддразниваю я, и она слегка хихикает. — Я знаю, знаю, скажи кому-нибудь, и я убью тебя, Птичка.
— Я люблю тебя, — шепчет она, прислонив свою голову к моей.
— Я тоже тебя люблю, Птичка, — отвечаю я.
Мы сидим так некоторое время, просто глядя друг другу в глаза, я даю ей время передохнуть, расслабиться и переварить случившееся, а я остаюсь рядом с Рокси. Ее глаза ищут мои, и я глажу ее, ее бедра, ее волосы, ее руки, каждую частичку ее тела, пока она не прижимается ко мне.
— Могу я его увидеть?
Подняв Птичку на руки, я несу ее обратно в гостиную и подтаскиваю стул поближе, прежде чем сесть и усадить ее к себе на колени. Доктор осматривает Рокси и перевязывает сломанные пальцы на ногах и руках, промывает порезы и накладывает швы, если это необходимо. У нее также сломаны ребра, но он мало что может сделать с этим, кроме как дать ей обезболивающее, которое она принимает. Птичка также ударилась головой, и он предупреждает, что у нее может быть сотрясение мозга.
После того как доктор закончил, я переношу нас поближе к Гарретту. Она тянется к нему и переплетает свои пальцы с его. Его голова повернута в нашу сторону, а глаза закрыты. Таким умиротворенным никогда не видел Гарретта.
— Он любит тебя, — шепчу я ей. — Больше всего на свете. Он никогда не боялся потерять кого-то или умереть, до тебя.
Она прижимается ко мне, а Райдер и Кензо подтаскивают стулья по обе стороны от нас. И так мы сидим всю ночь, не сводя глаз с нашего брата, который борется за свою жизнь, а между нами наша женщина.
Когда встает солнце, Райдер варит кофе, молча передает его Маленькой Птичке, прежде чем сесть обратно.
— С ним все будет хорошо, — шепчет она.
— Откуда ты знаешь? — спрашивает Райдер, в его голосе звучит усталость.
— Потому что он Гадюка. Гадюки не умирают, — говорит она. Мы говорим одно и то же уже много лет, и тут как будто что-то щелкнуло. Как легко она вошла в нашу жизнь и стала центром нашего мира. Это никогда не будет легко ― черт, я рад, что не будет, легко ― это скучно, ― но когда она в моих объятиях, вся кровь, вся боль и игры за власть стоят того.
И когда Гарретт застонал и открыл глаза, встретившись со взглядом Рокси, стало ясно, что без нее... мы ― ничто. То, что началось как деловая сделка, переросло в нечто гораздо большее, чем мы могли себе представить. Жизнь. Дом.
Любовь.
Те самые вещи, о которых никто из нас не знал, не знал, что мы в них нуждаемся, включая Маленькую Птичку, но теперь они у нас есть все вместе, и мы никогда этого не упустим. Или ее.
Я бы погнался за ней на край земли и притащил обратно, пинающуюся и кричащую... вообще-то, это было бы весело.
— Какого хрена вы все так нездорово выглядите, — прохрипел Гарретт, а потом закашлялся.
Мы все обмениваемся взглядами, прежде чем разразиться хохотом.
Гадюки никогда не умирают.
Гадюки никогда не падают на колени... разве только ради татуированной, нецензурно выражающейся владелицы бара.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
КЕНЗО
— Она наконец-то заснула, — говорю я им, смотря на нашу девочку.
Сегодня рано утром мы переместили Гарретта в его комнату, а Рокси последовала за ним после того, как он испугался и ударил Ди, когда не смог ее увидеть. Теперь они свернулись калачиком и храпят. Хорошо, им нужен сон. Мне тоже, поэтому, несмотря на боль, я позволил Райдеру и Дизелю заняться организацией похорон тех, кого мы потеряли, включая друга Рокси, Сэма.
Я также позволил им разобраться с остальными членами Триады. У меня есть дела поважнее, например, обнять мою девочку. Иногда быть братом босса, да еще и раненым, имеет свои преимущества. Пока они ворчат и уходят работать, я проскальзываю в кровать к Гарретту и Рокси, прижимаюсь к ее спине и зарываюсь лицом в ее шею и волосы.
— Что ты делаешь? — бормочет она, заставляя меня хихикать.
— Мне нужно восстанавливаться, дорогая, твое тело – моя таблетка, — дразню я.
— Ебаный сыр из мышеловки, — бормочет она, придвигаясь ближе ко мне, заставляя меня застонать. — Я ранена, а не мертва, не искушай меня этой гребаной задницей.
Она смеется, а Гарретт стонет.
— Заткнись, блядь, или я тебя вышвырну.
— Меня? — хихикает Рокси, а он рычит и притягивает ее ближе, даже когда стонет от боли.
— Нет, этого гребаного идиота. У меня не осталось достаточно крови на стояк, так что заткнись.
Мы оба смеемся, и я снова прижимаюсь ближе, просто вдыхая запах моей девочки. Я ощущаю запах крови и пота, но под ними ― только она.
— Тише, раненые пытаются заснуть, — бормочу я.
Они смеются, отчего Гарретт начал стонать.
— Я чертовски ненавижу быть раненым.
— Я тоже.
Я вздыхаю.
— Я могла бы поцеловать его получше, — предлагает она, и мы оба поворачиваемся к ней лицом.
— Мне нравится быть раненым, — поправляю я, и Гарретт молча кивает.
— Моя новая любимая вещь. Думаю, я позволю Ди причинять мне боль время от времени, — бормочет он.
— Мужчины.
Она вздыхает.
— А теперь заткнитесь на хрен. Я устала после спасения ваших задниц. Кстати, вы все должны мне много-много оргазмов за это дерьмовое шоу последних нескольких дней.
Ухмыляясь, я целую Рокс в шею, заставляя ее дрожать от желания, даже когда она зевает.
— Все, что ты скажешь, дорогая.
— Такая властная, — бормочет Гарретт.
— Козлы, — огрызается она, а потом вздыхает.