Да, я могу утверждать, что именно это они и делают. Они привыкли, что им повинуются, что люди делают то, что им говорят.
— Твоя рука все еще кровоточит, милая птичка? — спрашивает Дизель, подпирая подбородок рукой и наблюдая за мной. От меня не ускользает, что Кензо сидит между ним и мной.
Они сделали это нарочно, но зачем? Почему их волнует, что Дизель сделает со мной? В конце концов, они сказали, что я принадлежу им и они могут делать со мной все, что им заблагорассудится. Игнорируя его, я поворачиваюсь к Райдеру, зная, что у него есть ответы.
— Мой бар... — начинаю я.
Он поднимает на меня взгляд своих холодных глаз, замораживая меня на месте. Большинство людей наблюдают за вами, но они не уделяют вам всего своего внимания. Только не Райдер, он пригвождает вас на месте анализируя все; пока я не убеждаюсь, что он знает, что капля пота стекает по моей спине, а мои руки слегка дрожат от страха, несмотря на мою браваду. Он все это замечает, наблюдает за мной, использует против меня. Это человек, который любит тотальный контроль.
— Ну и что с ним? — он бросает вызов, его голос ровный и не выходящий за грани приличия. В этом человеке нет ничего грубого, все так прекрасно, но под всем этим... все еще скрывается гадюка. Смертоносная, меткая змея.
— Что с ним будет? — интересуюсь я.
— Скорее всего, продадим или уничтожим, — бесстрастно отвечает он. Сжав пальцы поврежденной ладони, я сдерживаюсь, чтобы не броситься на него и не попытаться задушить ублюдка. Это мой бар.
Мой.
Боже, если бы Рич мог видеть это сейчас — именно эта мысль останавливает меня. Я обещала присматривать за этим местом, поддерживать его в рабочем состоянии. Я должна, даже если это убьет меня.
— Пожалуйста, пожалуйста, не нужно, — я стискиваю зубы от этих слов, единственный намек на слабость, который я позволяю.
Он откидывается назад, уголки его губ чуть приподнимаются.
— Хорошо, пока мы не решим, что с ним делать, я позволю твоим... партнерам вести дела.
Я фыркаю, когда он употребляет слово «партнеры». Он имеет в виду Кука и Трэвиса.
— Они в курсе, что со мной случилось?
Он приподнимает бровь.
— Нет, они думают, что у тебя возникли семейные проблемы и тебе пришлось уехать.
Я смеюсь, откровенно смеюсь, а он смотрит на меня.
— Что смешного?
Я чувствую, как остальные переглядываются между нами, все разом прекращают есть. О, Райдер не любит, когда чего-то не знает, когда над ним подшучивают.
— У меня нет семьи, они это знают, — фыркаю неодобрительно.
— У тебя есть отец, — смущенно отвечает он.
— Я отреклась от него много лет назад, — пожимаю плечами. — Это всем известно.
Он кивает, вытирая рот салфеткой, прежде чем аккуратно сложить ее и положить на стол.
— Я видел, что ты ушла из-под его опеки в семнадцать.
Тогда я поднимаю голову, гадая, как.
— Как...
Он улыбается и делает это так холодно и зло, что я даже вздрагиваю. Твою же мать.
— У нас свои пути, дорогуша. Я мог бы при желании узнать что угодно о ком угодно. Дай мне минутку, и я узнаю основные факты. Через час я узнаю все о твоей жизни… — он наклоняется ближе, его мятное дыхание обдает меня, от него пахнет мятой с нотками древесного запаха. — Дай мне день, и я уничтожу тебя, использовав против тебя все то, что знаю о тебе.
Наклонив голову, я смотрю ему прямо в глаза, отказываясь отступать.
— Ладно, ты знаешь обо мне все дерьмовые подробности, а кто не знает? Это не значит, что ты меня знаешь.
— Нет? — возражает он, выгибая бровь и откидываясь назад. В его глазах появляется удивление от моего отказа уступить, испугаться или поджать хвост, и я могу себе представить, что такое с ним впервые.
— Тогда позволь мне просветить тебя. С тех пор как тебе исполнилось три года, на твоем теле нет ни одной не сломанной косточки. Все из-за твоего папаши пьяницы, наверное. Твоя мать была наркоманкой и покончила с собой, когда тебе было четырнадцать. Ты ходишь как человек, который может постоять за себя, ты умеешь драться. Скорее всего, брала какие-то уроки самообороны. У тебя есть пушка, что только наглядно подтверждает, что у тебя есть некоторые... сомнительные друзья. Ты не боишься работать в баре для байкеров, что говорит о том, что ты также храбра, как и глупа. У тебя нет парня, вероятно, из-за твоих вопиющих проблем с папашей – на самом деле, кажется, что у тебя просто сиюсекундные любовники. Никто даже не знает твоего полного имени, просто так тебе нравится больше – изображать из себя главную. Ну, так что, мне продолжать?
— Все верно, кроме одного, — рычу я, вставая. — Моя мать не убивала себя. Мой отец сделал это, когда воткнул иглу ей в вену и нажал на шприц.
Я отворачиваюсь, и Дизель преграждает мне путь.
— Куда собралась, Птичка?
— Я не позволял тебе уходить, — огрызается Райдер за моей спиной. — Сядь.
Стиснув зубы, я делаю глубокий вдох, сжимаю руки в кулаки, разворачиваюсь и сажусь. Он кивает и продолжает есть, не обращая на меня внимания.
— Сегодня я буду на совещаниях до обеда. Сегодня вечером я жду вас всех здесь. Завтра нас с Гарреттом не будет почти весь день, — сообщает он.
— Куда ты собрался, брат? — спрашивает Кензо, поглощая пищу.
— У нас есть кое-какие дела на севере, разногласия по оплате, — Райдер закатывает глаза. — Уладим все быстрехонько. А пока я хочу, чтобы ты прижал уши к земле, Кензо. Держите глаза открытыми на случай возмездия от Триады. Они так просто не сдадутся.
Я сижу, впитывая все это, отмечая как можно больше о них. Они свободно говорят о делах передо мной. Почему?
Потому что они думают, что я никому не скажу.
Это рождает во мне вспышку страха, которая сгорает в накатившей волне гнева. Они планируют уничтожить меня, как будто я ничто, просто еще одна деловая сделка для них. Меня это бесит, к черту страх. Я зла, я в ярости.
Эти ублюдки должны заплатить. Остаток завтрака я провожу в молчаливом раздражении, отказываясь есть. Я заставлю их заплатить.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
РАЙДЕР
Я краем глаза наблюдаю за Рокси или Роксаной, как написано в ее свидетельстве о рождении. Не то чтобы она пользовалась этим именем. За ночь я многое узнал о нашей новой гостье.
Похоже, я был прав, ее отец издевался над ней. Что-то, что она похоронила глубоко внутри себя, когда рассказывала нам о своей матери минуту назад. Я знал, что он ублюдок, но не знал насколько. Удивительно, что она вообще сейчас жива, записи скорой заставили мою кровь буквально закипеть от гнева. Даже в детстве она страдала. Все это казалось очень знакомым и слишком близким мне, когда я читал о сломанных костях и внутренних повреждениях. Но ни один человек не попытался остановить его и не позаботился о том, чтобы вмешаться.
Еще один ребенок потерялся в системе.
Забытый, нелюбимый, оставленный в темноте страдать в одиночестве.
И все же она здесь, сражается даже сейчас. Я ожидаю, что она будет изящной и испуганной, как многие выжившие. Я ожидаю, что она вздрогнет и увянет, но, если уж на то пошло, она, похоже, использовала эту ситуацию, чтобы ополчиться против всего мира. Ее шрамы покрывают ее тело, только подчеркнутые татуировками, способ привлечь к ней внимание. Ее история написана на ее коже.
Я читал, что судья распорядился об освобождении ее из-под опеки отца, но я все еще не докопался до того, куда она направилась после этого. Чтобы уничтожить кого-то полностью, нужно знать о нем все, а я пока не знаю, хотя она явно думает, что я в курсе. Это заставляет ее нервничать, гадать. Именно так, как мне нравится.
Ее кулаки сжаты на столе, губы плотно сжаты, глаза сверкают гневом. Она сидит, выпрямившись на стуле, не притрагиваясь к еде на своей тарелке, хотя я слышу, как урчит ее желудок. Держу пари, Рокси привыкла голодать. Кензо жует еду рядом с ней, привычка, которую он никогда не нарушал. Та, которая укоренилась в нем от того, что он не знал, когда сможет поесть в следующий раз.