Как будто она принадлежит нам, хотя и ненавидит нас… но так ли это на самом деле? Если бы Рокси действительно ненавидела нас, мы бы уже были мертвы, она бы перерезала нам глотки во сне и проклинала последствия. Она не напала на нас, хотя и злится из-за того, что произошло.
Нет, она колеблется. Она хочет ненавидеть нас, чувствует, что должна это делать из-за того, как все началось, но ее броня медленно падает. Если она кого и должна ненавидеть, так это своего гребаного отца, тупого ублюдка. Он продал ее. Мы просто согласились.
Самое лучшее, что с нами случилось, – это тот день, когда мы зашли в тот бар, чтобы забрать деньги. Я до сих пор помню, как она уложила Гарретта и попыталась напасть на меня. Мой член твердеет при этом воспоминании. Интересно, будет ли она так драться со мной, когда мы трахнемся?
Я надеюсь, что так и будет.
Крадучись через комнату, я забираюсь на кровать позади нее, придвигаясь ближе, пока не чувствую ее жар. Я обнимаю Рокси одной рукой и прижимаю к своей груди. Я видел это в фильмах, но сам никогда не пробовал. Обычно женщины, с которыми я был, либо теряют сознание, либо так напуганы, что убегают, и нам приходится платить им, чтобы они вели себя тихо.
Через некоторое время все веселье пропадает — а все это из-за их гребаного страха. Хотя бы раз я хочу, чтобы кто-то подошел мне, не сгорел в моем огне, а возродился в нем.
Я надеюсь, что Рокси – та самая.
Потому что в любом случае она погружается в это, и для нее нет спасения. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Теперь она это знает, я вижу это по ее глазам. Рокси вздыхает во сне, прижимаясь ближе своей пухлой попкой к моему члену, заставляя меня хрюкать, когда желание пульсирует во мне. Чего бы я только не отдал, чтобы сорвать с нее трусики и врезаться в ее влажное тепло. Услышать ее крик, нарисовать мое безумие на ее коже.
Скользнув рукой вверх, я прижимаю руку к ее рубашке, пока не чувствую ее мягкую, шелковистую кожу. Рокси идеальна. Огонь и тепло, завернутые в пышную, красивую упаковку. Я хочу увидеть, как она разлетится на части для меня, как она сделала с Кензо. Чувствовать, как ее киска или ее задница сжимаются вокруг моего члена, когда я трахаю ее.
Все, что я продолжаю представлять, это как она связана в моей берлоге, ее тело обнажено и покрыто кровью, огонь ревет позади нее, когда я беру ее. Трахаю ее! Ей бы это понравилось, моей Маленькой Птичке, так же, как ей понравился мой поцелуй, так же, как ей понравилось, что я убил того человека, даже если бы она попыталась уклониться от этого. Она хотела, чтобы он заплатил сполна. Нужно было почувствовать, что где-то в мире не все так плохо, и эти ублюдки получают то, чего заслуживают.
Мы можем быть Гадюками, хищниками, но часто люди, которых мы убиваем, – чистейшее зло.
Насильники, садисты, мошенники и убийцы.
Наш мир полон ими, и если мы уничтожим только одного и спасем чью-то жизнь, то я буду пачкать свою душу каждый день, прокладывая путь сквозь кровь и дерьмо. Не все, что мы делаем, связано с деньгами, в конце концов, мы начали, когда все были потеряны. Без семьи, с жаждой мести в наших сердцах. Все разные, но объединенные единой болью. Объединенные потребностью. Это формировало нас, переделывало нас, пока мы не стали такими, какие есть.
И каждый человек, которого мы уничтожали, каждый человек, которого мы убивали, заставлял нас терять еще одну частичку тех парней, которыми мы были раньше. Мне все равно, ведь тот парень, которым я был, был доверчивым дураком, который любил свою мать-наркоманку, даже несмотря на то, что она пыталась продать его тело за дозу. Который продолжал убегать назад к ней, даже когда государство забрало его под свою опеку. Пока не стало той, к которой можно было бы бежать обратно.
Я не жалею о пути, который привел меня сюда, потому что он привел меня к ней, и теперь я знаю, что это было моей целью с самого начала, вся эта боль, все эти страдания и тьма, в которые мне пришлось погрузиться, были для того, чтобы я мог найти свою Маленькую Птичку.
Рокси всхлипывает во сне, ее тело напрягается от страха. Бедная Маленькая Птичка, запертая в своей собственной темноте.
Ущипнув ее за живот, я бужу ее. Я чувствую тот момент, когда она осознает, что не одна. Ее дыхание прерывается, все ее тело прижимается ко мне, пока я продолжаю гладить ее мягкий живот. Такая мягкая, такая шелковистая, интересно, вонзится ли мой нож в ее кожу как в масло.
— Маленькая птичка, Маленькая птичка, так старается улететь от нас, даже во сне, — шепчу я в шею Рокси, ее пульс бьется громко и совпадает с моим.
— Дизель? — шепчет она в ночь. Я не думаю, что она понимает, но, когда осознание приходит к ней, что это я, у Рокси перехватывает дыхание, и она немного расслабляется. Рокси начинает доверять нам, даже если сама этого не видит.
— Устала, Маленькая Птичка? Не пытаешься сбежать сегодня вечером, даже после того, как ты трахнулась с Кензо и он заставил тебя понять, как сильно ты хочешь нас?
Она рычит и переворачивается, свирепо глядя на меня. Ухмыляясь, я притягиваю ее ближе, кладу руку на ее пухлую задницу, чтобы удержать ее рядом.
— Я не хочу тебя, это была глупая ошибка… Я даже не хотела этого.
— Нет? Не лги мне, Птичка, я видел твое лицо. Ты хотела этого… Но давай вернемся… Ты сказала «нет»? — интересуюсь я. Рокси не может заставить Кензо чувствовать, что он взял ее без ее на то согласия, это разрушит его. Он такой хороший.
Рокси с трудом сглатывает, на мгновение отводя глаза, пытаясь не обращать на меня внимания. Мы не можем этого допустить.
— Птичка, ответь мне, — рявкаю я, ущипнув ее за задницу и заставив взвизгнуть.
— Нет, хорошо? Я не говорила «нет»! — кричит она.
— Почему? — дожимаю я.
— Потому что... потому что я этого хотела. — Ее грудь поднимается быстрее от этого заявления, глаза Рокси расширяются, как будто она не может поверить, что призналась в этом.
— Хорошая Маленькая Птичка, наконец-то осознавшая то, что мы все можем видеть и так. Ты жаждешь нас, ты хочешь нас, нуждаешься в нас, — бормочу я, мои глаза опускаются к ее губам. Я хочу поцеловать ее снова. Интересно, позволила бы она мне теперь?
Рокси замолкает, ее взгляд затуманивается прежде, чем она снова обращает его на меня. И я знаю, я просто знаю, что она собирается что-то предпринять. Моя Маленькая Птичка не может сдаться без боя, она думает, что это сделает ее слабой. Ничто не может быть дальше от истины.
Сдаться и принять нас было бы самым сильным, что она когда-либо могла сделать. Мы монстры, гадюки, а любовь к монстру делает тебя одним из самых сильных людей в мире. Впустить их в свое сердце, зная, что они могут уничтожить тебя, убить тебя… это высшая демонстрация силы, но однажды она это осознает.
А пока я смирюсь с этим, будучи рядом. Держа ее, а она при этом не пыталась бы вырваться. Это приятно, и кажется правильным и успокаивающим. Как будто возвращаешься домой.
Однажды все может измениться. Однажды этого может и не случиться. Единственный способ, которым я знаю, как показать ей свои чувства, – это боль. Любовь ко мне могла бы принести ей смерть, даже само обладание мной, но разве это не было бы лучшим признанием в любви, которое ты мог бы получить?
Рокси высовывает свой язычок и смачивает губы, заставляя меня стонать, когда я смотрю.
— Не дразни меня, Птичка.
— Или что? Никаких сделок сегодня вечером? — насмехается она, придвигаясь ближе, пока не прижимается ко мне. Каждый ее изгиб прижимается к моей твердости.
— Никаких сделок, Птичка, но знай, что сегодня вечером я близок к краю. Погрузись в эту тьму, и ты можешь не вернуться, — предупреждаю я.