— Он не заряжен. — Произносит Гарретт, кашлянув.
— Боялся, что я тебя пришью? — скалюсь я в ответ. — Случайно, конечно! — Я хлопаю ресницами, глядя на Гарретта, и он заливается смехом.
— Мне нужно убедиться, что ты знаешь, как правильно стрелять из него. Покажу тебе позже. — Он кивает, и я оживляюсь.
— Черт возьми, да! Ты тоже научишь меня некоторым своим необычным боевым приемам? — скалюсь я в ответ.
— Нет, — огрызается он, нахмурившись. — Ты можешь использовать их на мне.
— Или я могла бы использовать их на Ди. — Я ухмыляюсь, а Дизель дрожит.
— Пожалуйста, сделай это со мной, Маленькая Птичка, — бормочет он.
— Вы двое запутались. — Гарретт закатывает глаза, но на его губах играет улыбка.
Точно девушка Гадюк.
Райдер и Кензо накормили меня достаточно, чтобы я лежала на диване, не в силах пошевелиться, и в итоге я дремлю там, положив ноги на колени Райдера, когда он гладит мои пальцы, а другой рукой держит телефон. Моя голова лежит на коленях Кензо, а Дизель лежит на полу рядом со мной, рукой он тянется, чтобы схватить мою ладонь. Гарретт садится на другой диван, но не уходит, что является плюсом. Когда я просыпаюсь, все, кроме Гарретта, уже свалили.
Потягиваясь, я зеваю и оглядываюсь вокруг.
— Черт, как долго я была в отключке?
Гарретт отрывает взгляд от лезвия, которое он точит, и убирает его, откидываясь назад, наблюдая за мной.
— Несколько часов, тебе это было нужно. — Он встает на ноги и потягивается, его рубашка задирается, обнажая пресс, а я не могу не пялиться.
Он ловит мой взгляд и, должно быть, думает, что я пялюсь на его шрамы, потому что он замолкает, его взгляд темнеет.
— Готова опробовать свой новый пистолет? — предлагает Гарретт, но сейчас кажется отстраненным.
— Конечно. — Я встаю и надеваю обувь. — Нам нужно ехать туда?
Гарретт хмыкает и направляется к входной двери, так что я следую за ним, прихватив свой новый пистолет. Он направляется к лифту, не разговаривая со мной всю дорогу вниз, и я знаю, что мне нужно резко изменить ситуацию, прежде чем он снова начнет ненавидеть меня всецело, но когда я собираюсь заговорить, дверь лифта открывается, и он выходит.
Вздыхая, я следую за Гарреттом, но замираю, когда он ведет меня в то, что выглядит как гребаное стрельбище. Какого хрена? Что еще они прячут в этом здании?
— У вас есть собственное стрельбище? — усмехаюсь я.
Гарретт пожимает плечами, когда садится.
— У нас в здании есть все необходимое ‒ тренажерный зал, ресторан, магазин. Это самодостаточное здание.
Я двигаюсь в сторону Гарретта, и он надевает мне на голову наушники.
— Тебе когда-нибудь приходилось стрелять из пистолета раньше?
Я лишь киваю.
— Раз или два Рич учил меня, но… ну, нигде так, как здесь. Мы стреляли в лесу.
— Рич? — эхом отзывается он, глядя на меня сверху вниз.
— Ему принадлежал бар, — сообщаю я Гарретту, а затем отвожу взгляд. — Он... мой отец задолжал ему немного денег, и я устроилась туда на работу, чтобы погасить его долг, но, в общем, мне так понравилось, что Рич взял меня под свое крыло. Когда я ушла из дома, мне некуда было идти, поэтому он выделил мне место, где я могла остановиться. Он помог мне. Рич был хорошим человеком.
— Что случилось? — тихо интересуется Гарретт.
Я сглатываю и смотрю на пистолет.
— Он умер. — Я делаю глубокий вдох и смотрю на Гарретта. — Итак, как мне это сделать?
Он показывает мне, как стоять и как правильно держать пистолет, прежде чем позволить мне сделать несколько выстрелов. Гарретт несколько раз корректирует мою стойку, прежде чем позволить мне продолжать стрелять, пока я снова не расплываюсь в улыбке. Остановившись, я щелкаю предохранителем и снимаю наушники, глядя на Гарретта, когда он стоит рядом со мной. Однако он избегает моего взгляда. Помимо разговоров о Риче, он все еще, кажется, злится из-за того, что на него пялятся.
Ладно, тогда, думаю, мне решать, как это исправить. Я ни за что не позволю нашему перемирию нарушиться из-за какого-то недоразумения.
— Ты собираешься сверлить меня взглядом всю ночь или, блядь, поговоришь со мной? — огрызаюсь я, выпячивая бедро. Он скрипит зубами, но игнорирует меня. — Чувак, наберись смелости. Что случилось?
— Прости, что мои шрамы вызывают у тебя отвращение, гребаная принцесса. Пора возвращаться наверх, — рычит Гарретт.
Прижимая пистолет к его подбородку, я прищуриваюсь.
— Мне плевать, что ты думаешь о своих шрамах, Гарретт, но ты выслушаешь меня. Мне они нравятся, они заставляют меня чувствовать себя лучше по отношению к моим. Каждый из них был заработан, и это показывает, что ты пережил то, чего не пережили бы большинство других. Когда я вижу их, я вспоминаю, насколько ты силен, и, честно говоря, они не умаляют твоей сексуальности, а только усиливают ее. Я раньше пялилась на твой гребаный пресс, ясно? Интересно, будет ли выглядеть странно, если я оближу кубики твоего пресса.
Гарретт замирает, широко раскрыв глаза.
— Что?
— Ты увидел в моих глазах то, что хотел увидеть ‒ отвращение, потому что так было бы легче продолжать отталкивать меня, — вздыхаю я. — У нас перемирие, Гарретт, так что, если ты злишься на меня, просто поговори со мной, хорошо?
— Ты любила его? — спрашивает он, отталкивая меня. Я, должно быть, выгляжу такой же смущенной, какой чувствую себя, потому что он уточняет: — Рича.
— Да, но не так, как ты думаешь, а как отца. Похоже, это не прерогатива мужчин старшего возраста по отношению ко мне. Я предпочитаю язвительных придурков, которые меня похищают, — скалюсь я в ответ.
Затем Гарретт ухмыляется, прижимаясь ближе к пистолету, наши тела почти соприкасаются, и от этого по мне прокатывается волна тепла. Я хочу Гарретта, я даже сказала ему об этом, и он явно хочет меня, но что-то его останавливает, сдерживает. Зная, что это глупый шаг, я открываю рот.
— Что случилось с твоей грудью?
Гарретт замирает, его глаза темнеют, а тело твердеет. Он спросил меня, и я рассказала ему о себе, так почему же он не может хоть немного доверять мне? Гарретт отстраняется и поворачивается.
— Убери пистолет, мы вернемся до того, как остальные вернутся домой.
— Так это все? Я получаю несколько грубых слов, открываю тебе свою боль, и все, что я получаю, это непробиваемую стену? — огрызаюсь я. — Ты не должен так поступать со мной, я не прошу ничего, кроме нескольких демонов прошлого.
Гарретт рычит и поворачивается, его тело вздымается. Сейчас он выглядит массивным.
— Ты просишь слишком многого! — орет он. — Моя боль ― это моя собственная боль. Я не просил тебя о твоей, да и не хочу этого. Ты можешь получить кого угодно, только не меня.
— Пошел ты! — кричу я. — Ты не можешь пытаться разрушить стены людей и проникнуть в их сердца, не оголив своего, это, блядь, не так работает, ты, придурок!
— Кто сказал, что я хотел оказаться в твоем сердце? — бормочет он, наклонив голову, его голос жесток. — Мне даже не хочется залезть тебе в трусы. Ты пытаешься принять похоть за любовь, любовь, — издевается он. — Как только ты им наскучишь, они вышвырнут тебя в сторону, как и всех остальных.
Я дергаюсь от его слов как от удара... неужели он прав?
— Ну, наверное. Я могу справиться сама, но до тех пор я здесь. Я одна из вас...
— Ты никогда не станешь одной из нас. Только потому, что ты хорошо раздвигаешь ноги, это не делает тебя одной из нас, равной нам, — рычит Гарретт, и я действительно отступаю, таким ядом исходит его тон. Это больше не Гарретт, это дикое животное, набрасывающееся на всех и вся, потому что он напуган, испуган, что я подобралась слишком близко. Боится, что ему причинят боль. — Ты не более чем уплата долга.
— Ненавижу тебя, — шиплю я.
— Взаимно, детка, — рычит он и, не сказав больше ни слова, срывается с места, оставляя меня недоумевать, все ли, что он сказал, правда.