Рокси потягивает кофе, постанывая, и я сдвигаюсь, чтобы поправить свой затвердевший член.
— Вайпер ‒ ваша настоящая фамилия?
Вот тогда-то я и начинаю смеяться, ничего не могу с собой поделать.
— Нет, мы взяли ее после смерти нашего папаши. Мы никогда не хотели, чтобы его имя или наш успех зависели от его фамилии. Мы сознательно выбрали себе это имя, потому что, когда ты загоняешь змею в угол, она при этом становится самой опасной тварью на свете. Мы все были загнаны в эти углы. Семьей. Горем. Деньгами. Мы все были гадюками[1]... а теперь ты одна из нас.
— Я? — усмехается она, ерзая на стуле, отчего ее рубашка еще больше распахивается.
— Тебя загнали в угол, а ты от этого стала только сильнее. Возможно, это не та жизнь, которую ты себе представляла, но то, что ты делаешь, работает. Ты используешь то, что у тебя есть, себе во благо. Ты умная и сильная, ты ‒ Вайпер, ты ‒ Гадюка, — настаиваю я, наклоняясь к Рокси и вдавливая костяшки пальцев в стойку.
Тогда она оживляется, почти смеясь.
— Это всяко лучше, чем фамилия моего отца, крысиного ублюдка.
— Разве ты не сменила свою фамилию на фамилию Рич, фамилию человека, который владел баром? — спрашиваю я с искренним любопытством, поскольку в Интернете и по слухам можно узнать не так уж много.
— Всегда роешь основательно, верно? Да, я сделала это, я сделала это на его день рождения, хотя это решение сыграло и мне на руку. Окончательный разрыв с моей семьей, которая не сделала ничего в моей жизни, а лишь причинила мне боль. Но не он.
Сейчас Роксана кажется грустной, поэтому я протягиваю руку и накрываю ее ладонь своей. Она смотрит на нее сверху вниз, вероятно, не привыкшая к чувству защищенности, но не отстраняется.
— Полагаю, ты в курсе, что его нет в живых? — Я киваю, а она вздыхает. — Он был хорошим человеком, очень хорошим человеком. В прошлом Рич совершил несколько плохих поступков, но меня это никогда не волновало. У моего отца чистая биография, другие его всегда считали очаровашкой, но он был истинным чудовищем. Рича считали чудовищем, но он заботился обо мне больше, чем кто-либо когда-либо. Он помог мне взяться за учебу и закончить школу, начать новую жизнь, найти работу и крышу над головой, где я могла бы просто спать, не задаваясь вопросом...
— Вопросом? — подсказываю я.
— Вопросом, проснусь ли я следующим утром от удара руки злодея. — Она беззастенчиво пожимает плечами.
— Он бил тебя. — Я уже знал это. — Мой отец тоже так делал.
Без понятия, почему я сообщаю ей об этом. Помимо боли в глазах Роксаны, когда она смотрит на меня — смущение и гнев там взывают ко мне. Это заставляет меня хотеть поделиться с ней, помочь ей понять, что мы не такие уж разные. Однако для этого разговора мне нужно что-нибудь покрепче, поэтому я поворачиваюсь, наливаю нам обоим по порции скотча и передаю стакан ей. Опрокидываю свой, после чего прислоняюсь к столешнице, чтобы удержаться, крепко вцепившись в столешницу. Она терпеливо ждет, вертя стакан в руках.
— Он был ублюдком, но я полагаю, что ты уже в курсе. Папаша был богат, могуществен и обаятелен. Все любили его или хотели быть таким, как он. Он сколотил свои миллионы, уничтожая более слабых людей и переступая через них. Но дома? Он был еще хуже, он был чертовски злым. Он ненавидел нас, особенно Кензо. Этот уёбок считал его слабым, потому что тот умел любить, умел улыбаться. Я должен был защитить своего брата. Знаю, что он иногда бил его, когда я не мог его уберечь, но по большей части я принимал каждый словесный удар, каждый удар ремнем, принимал побои на себя. Я встал между ним и моей матерью. Не то чтобы это заставило ее любить нас больше. Кензо всегда надеялся, что она заберет нас и оставит его, но я знал лучше. Она была слабой, что горько признавать, потому что я действительно любил ее. Но мама была слабой. Ей нужны были его деньги, чтобы выжить, и она никогда не бросила бы его из страха. Даже для того, чтобы защитить нас.
— Райдер... — Роксана качает головой, и я грустно улыбаюсь.
— Все в порядке, Роксана. Это в прошлом. Я говорю тебе это, потому что хочу, чтобы ты знала: неважно, откуда ты родом — со свалок или небоскребов, — зло все равно остается злом. Мы могли бы пролить свою кровь на мраморные полы, но мы все еще истекали бы кровью, и если бы я мог вернуться назад, я бы проделал все это снова. Я бы стоически перенес каждую взбучку.
— Почему? — интересуется она, нахмурившись.
Я оглядываюсь по сторонам.
— Чтобы быть здесь со своей семьей... Я заплатил высокую цену, но теперь все это того стоит. Меня окружают лучшие братья на свете, даже когда я иногда забываю об этом, теряясь в цифрах и бизнесе. У меня есть все, что я всегда желал.
— Всегда? — бормочет она, и тогда я смотрю на нее.
— Всегда, — шепчу я, имея в виду и ее тоже. Любовь хорошей женщины, достаточно сильной, чтобы пережить нас, пережить меня и того монстра, в которого мой папаша меня превратил. Отставляя стакан в сторону, я чувствую желание потянуться к ней, но не знаю как. Я не такой любящий, как Кензо, у меня даже никогда не было отношений. Мой отец разрушил саму мысль об этом для меня тем, как он обращался с моей матерью… Думаю, что единственная причина, по которой я подпускаю Роксану так близко, это то, что у меня нет выбора.
С ней все начиналось, как деловая сделка, которой я не мог избежать, а теперь я не могу выбросить ее из головы или из своего холодного сердца.
Но она снова набирается храбрости, соскальзывает с табурета и обходит стойку, останавливаясь только тогда, когда оказывается в моих объятиях. Я крепко обнимаю ее, гадая, как мне заставить Рокси остаться здесь навсегда. Все мысли о бизнесе вылетают у меня из головы, когда эти ухмыляющиеся глазки смотрят на меня снизу-вверх.
Меня поражает, как такая маленькая девочка может обладать такой силой. Она могла бы позволить своему отцу издеваться над ней и сломать ее, она могла бы перестать бороться. Роксана могла бы остановиться, даже когда мы украли ее, сдаться и зачахнуть. Вместо этого она расцвела. Дизель прав — Роксана живет ради опасности, ради стресса и черных полос в жизни. Вот когда она больше всего похожа на саму себя. Интересно, знает ли она об этом? Вероятно, именно поэтому она решила управлять баром, чтобы ощущать удары судьбы каждую ночь.
Ощущать то, что Дизель находит в огне, Кензо в азартных играх, Гарретт в драках... а я в сделках, в победе и манипулировании людьми. Но здесь мной манипулируют, и я не думаю, что она даже осознает это.
Протянув руку, я обхватываю лицо Рокси ладонями, вглядываясь в эти глаза, которые держат меня в плену. Если бы только мои враги знали, что, чтобы добраться до нас всех, убить нас… все, что им нужно будет сделать, это забрать ее у нас. Причинить Роксане боль. Это уничтожило бы нас.
Когда Гадюки что-то делают, мы делаем это жестко, а Роксана? Она здесь всего неделю, но уже тесно связана с нами, так важна для нашей жизни. Она изменила нас, заставила нас любить и испытывать злость. И все же здесь, с ней в моих объятиях, я, наконец, делаю глубокий вдох, моя рука дрожит у ее щеки от страха. Что, если я слишком похож на своего отца?
Что, если я причиню ей боль?
— Ты единственная, кому доводилось видеть, как дрожат мои руки, любимая, — бормочу я, а Роксана ухмыляется.
— Хорошо, не показывай им этого. — Она кивает, играя в эту игру так же хорошо, как и мы. — И нет, я не думаю, что ты причинишь мне боль.
Я удивленно моргаю, а она смеется.
— Ты не единственный, кто умеет читать людские мысли, придурок. — Тогда я смеюсь, а Роксана прижимается ко мне, все еще находясь в моих объятиях. — Ты не твой отец. Я вижу это беспокойство. Ты так боишься, что станешь им, что не замечаешь, что порой перестаешь быть собой. Перестань бороться с этим, с этим адом внутри. Используй это во благо. Гнев, который он порождал, у меня такого же рода. Мы — две разные стороны одной медали. Ты пытался похоронить это чувство, я же использовала его, чтобы сделать себя. Ни то, ни другое не является правильным или неправильным, но я знаю, Райдер, я знаю, что ты никогда не причинишь мне вреда, по крайней мере, физически. Я знаю это. Ты можешь обидеть меня словами, ты можешь попытаться оттолкнуть меня или притвориться, что не хочешь меня по той же причине, что и я, но нет, ты никогда не причинишь мне боль.