Лицо Дизеля расплывается в улыбке.
— Кажется, я влюбился. Как ты думаешь, она пристрелит меня, если я попрошу?
— Наверное, хочешь побиться об заклад?
— Черт возьми, нет, ты сжульничаешь! — рявкает он, заставляя меня рассмеяться. Иногда я так и делаю. Чаще я просто читаю людей, как открытую книгу, это мой талант, который я отточил. Это автоматически превращает меня в человека, с которым лучше не биться об заклад, а также лучшим букмекером в городе.
Глядя поверх мини-холодильника, я замечаю фотографию, единственную, которую видел здесь. На ней изображена молодая Рокси, но без татуировок, а ее волосы длиннее и светлее. У нее в носу гвоздик, но это точно она, а рядом с ней крупный мужчина. Та еще громадина, с лысой головой и седеющей бородой, шрамами в углу подбородка и сломанным носом. Кто он?
Это не ее отец, но это должен быть кто-то, кто важен для нее. Поэтому я беру фото, складываю и кладу в карман на случай, если нам понадобится найти его и использовать в качестве рычага. Оглядевшись, я киваю Дизелю.
— Думаю, это все. Пойдем, пока она не очнулась и снова не начала бить людей.
— А ты думаешь, она согласится? — задумчиво спрашивает он.
— Сумасшедший ублюдок, — бормочу я, поднимая ее потрепанную сумку повыше и спускаясь вниз.
Гарретт все еще держит ее, выглядя так, словно предпочел бы оказаться сейчас где-нибудь в другом месте, а Райдер бродит вокруг бара. Без сомнения, он узнает все, что сможет. Я умею читать людей, но Райдер? Он превратил это в гребаную игру, в своеобразный спорт, позволяющий находить слабости людей и эксплуатировать их, уничтожать их тем, чем он овладел в совершенстве.
Маленькая мисс Рокси не станет исключением.
— Все упаковано, у нее почти ничего нет, — пожимаю я плечами.
Райдер кивает:
— Не думаю, что Рокси волнуют другие вещи, кроме этого бара.
Гарретт рычит:
— Черт возьми, мы можем уже убраться отсюда?
— Боишься, что она снова раздолбит твои яички? — издеваюсь я, и он, прищурившись, смотрит на меня.
— Я понесу ее, — предлагает Дизель. Я встаю у него на пути, когда Гарретт поворачивает ее от себя.
— Все в порядке, парень, он справится, — говорю я парню, который хмурится и оглядывается вокруг, пытаясь разглядеть ее. Черт, я смотрю на Райдера, и он кивает, он тоже это заметил. Последний, кем Дизель был одержим, в конце концов, сгорел заживо. Мы хотим, чтобы она страдала, но не так сильно… пока нет.
Это означает, что мы должны стоять между ним и ней, по крайней мере, сейчас.
— Пойдем, мы вернемся. — Я хлопаю Ди по плечу и тащу прочь, когда Райдер встает между ним и Гарреттом, чтобы еще больше закрыть ему обзор.
Дизель стонет, но оживляется, когда я говорю ему, что он может сесть за руль.
— Мы встретимся здесь, подготовим комнату для гостей, чтобы она могла остаться там, — говорит Райдер, и я киваю.
Гостевая комната? Как будто она останется там надолго. Кажется, Рокси будет жить вместе с нами. И с того самого момента, как я провел с ней время, я готов поспорить, что она сделает все возможное, чтобы убить нас за это.
Я не могу дождаться.
Прошло уже довольно много времени с тех пор, как мы в последний раз веселились по-настоящему, и к тому же этот подарочек я жду не дождусь, пока не открою. Да, я заполучу Рокси, прежде чем мы ее убьем. Я заставлю ее умолять об этом, жаждать этого, пока она не сдастся... тогда я, наконец, трахну ее.
Теперь она проиграла самую большую ставку — свою свободу и свою жизнь.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
РОКСИ
Моя башка трещит так, будто я накануне изрядно перебрала. Мое лицо болит, а все тело одеревенело от долгого пребывания в одном положении. Застонав, я держу глаза закрытыми, чтобы попытаться отрешиться от боли, пока ломаю голову над тем, что произошло. Но все это как в тумане, и чем больше я стараюсь, тем сильнее мои мозги крушат тысячи молотков.
Нащупывая рукой пистолет, я замираю. Это не мое обычное дерьмовое постельное белье... это чертов шелк. У кого, черт возьми, есть шелковое постельное белье?
Не у того, кого я знаю, это точно.
Вот тогда-то меня накрывает лавиной воспоминаний. Головорезы. Гадюки. Удар…
Резко открыв глаза, я смотрю на белый потолок, а прямо надо мной – чертова хрустальная люстра. Мое сердце колотится в груди, пока ползу к изголовью кровати, прислоняясь к нему, когда я тыкаю пальцами свое саднящее лицо, этот ублюдок... Хотя не думаю, что что-то сломано. Тяжело дышу, накатывает паника, пока я пытаюсь осмотреться.
Они украли меня.
Забрали меня из бара и оставили в каком-то чертовом гостиничном номере.
Он такой... чистый. Слишком чистый. Белые стены и темно-серый ковер на полу. На стене напротив огромной двуспальной кровати, в которой я нахожусь, стоит телевизор с плоским экраном, по размеру больше, чем моя ванная. Справа стена уступает место окнам от пола до потолка, которые, когда я соскальзываю с кровати и, спотыкаясь, подхожу к ним, открывают мне вид на панораму города.
Он раскинулся подо мной, как чертов плакат. Мы так высоко забрались и находимся посреди всего этого, что просто зашибись. Отвернувшись, я замечаю две двери по обе стороны от телевизора. Я заглядываю в одну из них и вижу встроенный шкаф. Под ним я подразумеваю комнату с полками на полках, зеркалами с лампами между ними и диваном посередине. Закрыв дверь с презрительной усмешкой на губах, я открываю другую.
Это ванная комната. Левую стену занимает полностью стеклянная душевая кабина с четырьмя направленными вниз душевыми головками и серым сиденьем из кафельной плитки в дальнем углу. Позади – огромная ванна, достаточно большая, чтобы вместить, по меньшей мере, шесть человек. Справа две раковины с зеркалом в рамке над ними. Туалет спрятан рядом со мной. Похоже, кто-то не пожалел денег на все это, ух уж эти чертовы богатые ублюдки.
Возвращаясь в комнату, я осматриваю пространство в поисках чего-нибудь, что можно использовать в качестве оружия. Рядом с кроватью стоят две антикварные серые прикроватные тумбочки. С лампами на обеих. Идеально. Я бегу через комнату босиком, потому что какой-то ублюдок забрал мои ботинки. Сорвав со стены лампу, я держу ее, как летучую мышь, и направляюсь к белой двери слева, которая явно ведет из комнаты.
Подергав ручку, я обнаружила, что она, конечно же, заперта. Я отбрасываю лампу в сторону и оглядываю комнату. Эти ублюдки, они думают, что могут владеть мной? Что меня можно купить?
Они узнают, что за деньги послушание не купишь. Я не собираюсь ни для кого быть объектом утех. Они еще пожалеют о том дне, когда забрали меня.
Гадюки? Сучка, ага щас, я тоже кусаюсь.
Я жду больше получаса, чтобы увидеть, придут ли они и откроют дверь, но они этого не делают, и мне становится скучно. Злость и скука – не лучший вариант для меня. У меня есть безумное желание испортить это место, оно слишком идеально, слишком стерильно. Именно это я и делаю. Ухмыляясь, я направляюсь в ванную комнату и решаю выместить свой гнев на их драгоценной спальне.
Разбивая лампу о зеркало, я смотрю, как она разбивается вдребезги. Я ухмыляюсь, подбирая кусочек, случайно порезавшись. Шипя, я смотрю на кровь, покрывающую стекло и капающую на идеально чистый пол. Эх, к черту.
Неторопливо возвращаясь в спальню, я позволяю своей крови капать позади меня, когда я иду к кровати и начинаю громить все к чертовой матери. Я все это выбиваю из себя. Мою ярость на них, мою ярость на отца.
Мне следовало бы уже догадаться, но каждый раз, когда я думаю, что свободна от него, он делает нечто подобное. Но это? Продать меня? Даже я не думала, что он может так низко пасть.
С криком я колю и режу, пока моя рука не начинает болеть, и я задыхаюсь. Перья с подушек покрывают меня и пол, в матрасе зияют дыры, а постельное белье покрыто кровью и разорвано в клочья.