Витторио Де Леонибус, передавая дело Балестрини, назвал Буонафортуну «хорошим парнем, страдающим революционными отклонениями». Несравненный Витторио славился подобными остротами — несколько надуманными, но меткими. И это доставляло ему явное удовольствие. Сперва Де Леонибус испытывал к Буонафортуне даже некоторую симпатию, полагая, что тот случайно замешан в игре людей, куда более опасных, чем он сам. Однако спокойный нрав Буонафортуны оказался лишь видимостью, и очень скоро Де Леонибус столкнулся с первыми вспышками яростной злобы. На допросах между ними начались стычки, а затем последовали телефонные звонки с угрозами, лобовое стекло его машины было разбито вдребезги (впрочем, о последнем знал только прокурор, которому Де Леонибус доложил лично).
Постепенно дело принимало неприятный оборот. Либо Буонафортуна не убивал полицейского и ничего общего не имел с «красными бригадами» — в таком случае повинны были его излишне энергичные приятели или какая-нибудь одинокая экзальтированная девица. Либо же он действительно был виновен, и в этом случае угрозы по телефону и разбитое стекло машины — всего лишь первое предостережение, так сказать, вежливое покашливание, предупреждающее о чем-то куда более серьезном. «Чепуха!» — отрезал прокурор. «Возможно», — сухо ответил Де Леонибус. А своему приятелю Балестрини он сказал: «Буонафортуна — в общем-то хороший парень, только страдает революционными отклонениями. Эта детская болезнь пройдет…»
— Однако кассирша в кинотеатре продолжает утверждать, что стреляли именно вы, — проговорил Балестрини, пристально глядя на парня.
Такой допрос был никому не нужным набором фальшивок. Главное, чтобы у следователя сложилось впечатление об обвиняемом или вдруг в его ответах случайно выплыло какое-нибудь противоречие.
— Кассирша лжет. Если бы она носила очки, то можно было бы подумать, что она меня плохо разглядела. Но, помнится, очки она не носит, значит, просто лжет, — довольно любезным тоном ответил Буонафортуна.
— Но зачем ей лгать? Я ее вызывал, говорил с ней и могу вас заверить — на фантазерку она не похожа. К тому же она вовсе не относится к вам с какой-то предвзятостью или враждебностью…
— Может быть. Но она лжет. Вероятно, вы ее запугали.
— Буонафортуна! — предостерегающе подняв руку, остановил его патетическим тоном старик Вальери, но парень даже не посмотрел на него.
— Мне она не показалась человеком, которого легко запугать. Не говоря уже о том, что никто, разумеется, и не пытался этого делать.
— Должно быть, вам не впервой подкупать свидетелей, чтобы они…
— Буонафортуна! — вновь прогремел адвокат, и Балестрини взглянул на него с раздражением. Он отнюдь не собирался привлекать парня к ответственности за эти уже ставшие обычными инсинуации.
— Прекратите, пожалуйста, подобные разговоры. Мы не подкупаем свидетелей. Какое же у вас представление о правосудии, раз вы всерьез думаете, что…
— Какое представление? — заорал парень, вскакивая, и лицо его неожиданно исказилось. — А вот какое! — и, перегнувшись через письменный стол — он был высокого роста, — плюнул Балестрини в лицо. Все вскочили со своих мест. Адвокат, пытаясь удержать парня за плечи, закричал:
— Буонафортуна, прекрати, ради бога!
Но Буонафортуна не только не прекратил, а резко обернулся и, вырвавшись из рук конвоира, коротким прямым ударом в лицо послал старого специалиста по уголовному праву в нокаут.
— На помощь! — пронзительно взвизгнул секретарь, бросившись к двери. Балестрини, сохраняя спокойствие, вынул из кармана платок и стал протирать очки, в то время как конвоир и Буонафортуна, сплетясь в клубок, катались по полу, с грохотом опрокидывая стулья. На шум мгновенно сбежалось человек двадцать, но все толпились в коридоре, и никто не спешил вмешаться. Прошло некоторое время, прежде чем кто-то пришел на помощь карабинеру, но было уже поздно. «Смирный» Буонафортуна, злобно вцепившись зубами в левую кисть конвоира, чуть не начисто откусил ему мизинец.
— Правосудие получило очередной урок, — несколько минут спустя прокомментировал происшедшее Джиджи Якопетти в мужской уборной, пока Балестрини тщательно мыл лицо.