А вот забулькало, захлюпало в большой луже, которая уже успела размыть большой кусок железнодорожной насыпи. Словно в ответ заворочалось и зарычало из лесопосадок, которые окаймляли железную дорогу. Качнулась, пошатнулась пара рослых многолетних деревьев, будто кто-то тяжелый налетел на них. Какой-то звук, похожий на вздох, облетел рощу.
На секунду показался из-за пылевых туч щербатый профиль луны, пролил на переезд мертвенный и холодный свет. Но вот с запада, заслоняя лунный фантом, пролетело на большой высоте что-то живое. Что-то с крыльями, неровными, как рваная простыня.
Но и оно исчезло вдали. И никто не тревожил покой мертвого шоссе долгие три часа, пока вдали не показался он. Издалека его можно было принять за человека. Но приглядевшись, любой бы понял, что человеческого в нем мало. Искаженный силуэт – длиннорукий, сутулый, кривоногий – напоминал бы крупную обезьяну, если бы не голова с высоким выпуклым лбом.
По обочине, обходя машины, шел он такой походкой, которую не смог бы изобразить никто. Так ходили разве что ископаемые предки человека.
Несмотря на кромешную тьму, он ни разу не споткнулся об обломки и не наступил в глубокую рытвину, заполненную водой. Он прекрасно видел в темноте.
Проще было бы идти посередине дороги – по разделительной полосе, заросшей уродливым кустарником. Но от нее существо почему-то старалось держаться подальше. Может, у него были на это причины. Ведь там он оказался бы зажатым с двух сторон машинами, загораживающими обзор. И не смог бы убежать с дороги, если бы внезапно появилась опасность. А здесь на обочине есть всегда возможность уйти с шоссе на ровное открытое поле, и опасность могла нагрянуть только с одной стороны, а не с двух.
По железнодорожной насыпи брело существо, отдаленно напоминающее человека. Сутулое, длиннорукое. Босое – просто не придумано на такие уродливые ступни сапог или ботинок. В истрепанной плащ-палатке с капюшоном. Она была страшно драная и висела на нем, как на пугале. Хотя одежда ему не нужна была вовсе.
Капюшон скрывал лицо. И правильно. Вот свет луны, выглянувшей из-за тучи, на мгновение осветил его черты. Тот, кто ожидал увидеть пусть изможденное, но человеческое лицо, вскрикнул бы от неожиданности.
Покрытое неровной чешуйчатой кожей, с полипами и наростами, лицо это могло напугать любого. Под набрякшими веками – глубоко запавшие красные глаза. Губы шевелились, будто силясь что-то произнести, но из щелеобразного рта вырывались лишь шипение и свист.
Дождь поливал создание потоками воды, уровень излучения которой заставил бы взбеситься стрелки приборов, но оно шло, будто ничего не замечая.
Впрочем, беспечным оно не было. Стоило в грузовой «Газели» чему-то зашевелиться, завозиться, как существо сразу изменило маршрут и обошло старую развалину по широкой дуге.
«Там гнезда. Туда нельзя». А кто или что там вылупится, это было уже неважно.
Крючковатые пальцы что-то сжимали. Это был клочок бумаги: то ли открытка, то ли страница из журнала. На нем – зеленая бескрайняя равнина и яркий диск солнца в небе. В полноводной синей реке, чьи берега заросли камышом, голенастые птицы ловят рыбу. Обезьяна залезла на пальму. Над ней, на самой верхушке, два попугая пестрых расцветок. Вдалеке, возле могучего ствола баобаба, силуэт жирафа.
Неожиданно пальцы создания начинали сминать листок и комкали его до тех пор, пока тот не превратился в шарик.
Шарик упал в грязь и мгновенно размок, погрузился на дно.
А существо все шло, не сбавляя шага. Вот переезд снова был пуст.
В какой-то момент разряд атмосферного электричества ударил в опору ЛЭП, пуская ток по давно не видевшим его проводам. Полетели искры. Вспышка молнии осветила все вокруг, заливая переезд мертвенным светом. Она выхватила из темноты старый едва различимый знак:
«Москва – 22 км».
Внизу кто-то нарисовал значок радиоактивности краской из пульверизатора. А с обратной стороны – ухмыляющийся череп.
Но это не остановило идущего.
И вот из-за горизонта медленно поднимались многоэтажные дома. Новостройки, над одной из которых застыл строительный кран, лишь немного не успевший завершить свой Сизифов труд.
Сверкали молнии в небе над домами. И казалось, что окна светятся. Но вот гроза прошла, и окна снова потемнели. И будут они такими до скончания времен. А вернее, до того момента, когда панельные стены обрушатся под собственным весом, погребая и остатки, и останки. Но пока этого не произошло, дома будут стоять – как памятники событию, повернувшему двадцать лет назад историю в другое русло.
Интерлюдия 1
Вестник апокалипсиса