Генриетта. Что?
Сэр Генри. Глина у вас на носу!
Генриетта (смотрит в зеркало, стоящее на каминной полке). Ох, в самом деле. (Вытирает нос, затем лоб. Поворачивается, идет к середине сцены.)
Сэр Генри. Ну вот, теперь размазано по всему лицу.
Генриетта (сердясь). Так уж ли это важно?
Сэр Генри. Конечно нет.
Генриетта выходит на террасу и возобновляет работу. Справа входит леди Ангтелл. Это обаятельная, аристократичная женщина лет шестидесяти, с ярко выраженной индивидуальностью и очень рассеянная.
Леди Ангтелл (проходя мимо софы к камину). Ох, дорогой! Не одно — так другое! Где я оставила кротоловку? Может быть, здесь? (Берет кротоловку с каминной полки.) Да вот же она! Самое неприятное, когда имеешь дело с кротами, что не знаешь, где он вылезет в этот раз. Люди верно говорят, что в живой природе нет порядка. (Идет мимо софы направо.) Я права, как ты думаешь, Генри?
Сэр Генри. Не могу сказать, дорогая, пока не узнаю, о чем ты, собственно, говоришь.
Леди Ангтелл. Я хочу начать против них самую настоящую войну! (Уходит, ее голос удаляется за сценой.)
Генриетта (заглядывает в гостиную). О чем это говорила Люси?
Сэр Генри. Ни о чем. О своем, люсийском. Уже половина седьмого.
Генриетта. Ого! Тогда мне пора заканчивать. Пойду, вымоюсь. Они ведь все приедут на машинах, да? (Накрывает свою работу влажной тряпкой.)
Сэр Генри. Все, кроме Мидж. Она приедет на автобусе. Пора бы ей уже появиться.
Генриетта. Дорогая наша Мидж. Она такая милая! Гораздо милее любого из нас, не правда ли? (Задвигает подставку за дверь на террасе.)
Сэр Генри. А вот здесь можно и поспорить.
Генриетта (выходя на середину, улыбаясь). Во всяком случае не такая эксцентричная, как все мы. От нее веет душевным здоровьем. (Вытирает руки о фартук.)
Сэр Генри (возмущенно). Между прочим, я тоже чувствую себя душевно совершенно здоровым.
Генриетта (снимая фартук и глядя на сэра Генри). Да уж… Может быть, может быть. (Бросает фартук на подлокотник кресла.)
Сэр Генри (улыбаясь). Я настолько душевно здоров, насколько это возможно, живя с Люси. (Улыбается.)
Генриетта улыбается, подходит к камину, стряхивает пепел в пепельницу.
(Кладет газету на столик, тревожно.) Знаете, Генриетта, меня всерьез беспокоит Люси.
Генриетта. Беспокоит? Почему?
Сэр Генри. Люси не понимает, что есть такие вещи, которых делать нельзя.
Генриетта (глядя в зеркало). Не совсем пони маю, что вы имеете в виду. (Приглаживает волосы.)
Сэр Генри. Она все время носится с разными вещами и забывает их где попало. Во всем свете нет женщины, которая бы так пренебрегала традициями губернаторского дома. (Вынимает из кармана трубку.) Жена губернатора колонии должна быть на одном уровне с мужем и поддерживать традиции. Но Люси! Ох, дорогая моя, что она вытворяла! Всякая субординация летела кувырком, когда она устраивали приемы, а это, дорогая моя, самое страшное преступление.
Генриетта поворачивается к нему. Он шарит по карманам в поисках кисета.
Она усаживала рядом самых заклятых врагов! Она устраивала такие дебаты вокруг прав цветного населения, что чертям становилось тошно. И, представьте себе, вместо того, чтобы переругаться друг с другом, все гости почему-то уходили от нас страшно довольные.
Генриетта берет с каминной полки жестяную банку с табаком, приносит сэру Генри.
О, благодарю вас! Это может только она — устроить сущий бедлам и при этом смотреть на всех и счастливо улыбаться. Со слугами то же самое: она доставляет им столько хлопот, а они просто обожают ее.
Генриетта. Я понимаю, что вы имеете в виду. (Садится на левый край софы.) То, что вы не станете терпеть ни от кого другого, вы воспринимаете совершенно нормально, если это делает Люси. Что это? Обаяние? Гипноз?
Сэр Генри (набивая трубку). Я не знаю. Она была такой с детства. Но, понимаете, Генриетта, с возрастом все это в ней лишь усилилось. Похоже на то, что она не знает никаких пределов. Мне кажется, что Люси выйдет сухой из воды даже после убийства.