Посреди продуваемой насквозь прерии его мать сидела в огромном кресле из красного бархата. Ветер бросал ей в лицо пряди посеребренных сединой волос. Генри не ощущал его порывов, не чуял пыли – во сне это было ему недоступно, так же как трогать людей и предметы, – но на уровне идей воспринимал то и другое. За спиной жены стоял его отец, держа руку у нее на плече, словно чтобы не дать ей улететь. Лицо его было сурово, неодобрительно.
– Святой Варнава сказал мне всю правду, – произнесла мать, глядя вперед широко распахнутыми глазами. – Это все витамины. Витамины сделали это с тобой, мне нельзя было их принимать.
Она принялась плакать.
– Ах, отчего ты меня оставил, Птенчик!
– Пожалуйста, не плачьте, маман, – взмолился Генри; сердце у него так и упало.
Даже во сне приходится глядеть в оба.
– Что это за дрянь? – прогрохотал отец.
В руке у него объявилось письмо и выросло таким огромным, что заслонило солнце. Сердце у Генри в груди бросилось о ребра.
– Это все витамины, – снова повторила мать и протянула руки, запястья ее были в крови. – Прости. Прости меня.
– Прекрати, прошу, – простонал Генри.
Он зажмурил глаза и попытался взять распоясавшийся сон под контроль. Ну, почему ему так легко менять сны для других, а для себя – никогда?
– Луи! Луи, где же ты?
Ветер взметнул пыль на дороге, и там, в клубах, Генри различил фигуры, прозрачные, словно ирландское кружево на пронизанном солнцем оконном стекле. Вел их человек, которого он видел в колоде Таро: худой мужчина в высоченной черной шляпе. Генри устремился к ним, но перед ним тучей перьев взлетела ворона, будто гоня его прочь, впереди пыльного облака и того, что шло в нем.
И Генри помчался за птицей, углубляясь в пшеничное поле…
Веки Лин вздрогнули и отворились во сне навстречу обнявшему ее вихрю бело-розовых лепестков. Она села и обнаружила, что оказалась в вишневом саду в пору цветения. Пейзаж был Лин незнаком, не имел для нее никакого значения – значит, скорее всего, имел для бабушки Ли Фань. Когда пророчица вызывала мертвых, они часто возвращались в те места, что любили при жизни. Или в те, что хранили память о бедах, – чтобы беды эти наконец упокоить.
Перед сном Лин помолилась и сделала приношение китайскими монетами в знак уважения к мертвым. Кольцо миссис Линь она надела на указательный палец правой руки. Со всем возможным уважением воззвав к ней, Лин принялась ждать. Откуда у нее дар проявлять во сне духов мертвых, Лин не знала. Мертвые никогда не приходили надолго: времени хватало лишь ответить на заданный вопрос, и они тут же исчезали.
Другой бы наверняка расценил способность гулять во сне и разговаривать с мертвецами как особый духовный дар, но Лин подобная сентиментальность была чужда. Ей она представлялась своего рода научной загадкой, которую еще только предстояло изучить и измерить. Означала ли встреча с мертвым, что время – всего лишь иллюзия? Может быть, мертвый возвращался лишь благодаря тому, что Лин обращала на него внимание, как если бы ему требовался ее разум, чтобы суметь обрести форму? Откуда мертвые приходили? Куда их энергия отправлялась потом? Что это вообще за энергия? И если призраки существуют, может, вселенная не одна, и сны – это начало пути к другим мирам? В каждый свой визит на ту сторону Лин упорно высматривала ответы.
Вскоре появилась бабушка Ли Фань; облик ее по краям размывала едва уловимая мерцающая аура. Лин всегда так видела мертвых. Уставившись на золотое облако, она стала машинально ставить мысленные галочки: насколько сильная у миссис Линь аура? Насколько яркая? Колышется ли она, содержит ли другие цвета? Выглядит плотной или, скорее, волнообразной? Что предшествовало явлению духа?
– Ты зачем потревожила мой покой? – требовательно вопросила миссис Линь.
Резинка схлопнулась, Лин вспомнила, что у нее вообще-то другие задачи.
– Тетушка, я пришла с просьбой от твоей внучки, Ли Фань. Она никак не может найти синее платье, что ей сшили в Шанхае, и спрашивает, не могла бы ты ей помочь? Она боится обидеть свою тетю с дядей и…
– Никого она обидеть не боится, – сварливо прервала ее пожилая дама. – Передай моей внучке, чтоб не смела меня беспокоить по таким пустячным поводам. И если уж она сама не в состоянии углядеть за своими вещами, понятия не имею, c какой стати этим должна заниматься я из-за гроба.
Лин спрятала улыбку.
– Хорошо, тетушка, я ей так и скажу.
– Она глупая девчонка, у которой… – Миссис Линь внезапно умолкла, на лице ее раздражение сменилось страхом.
– Здесь опасно, – прошептала она, и пульс у Лин так и скакнул.
– О чем ты говоришь, тетушка?