С одной стороны, расспрос старшины горняцкого отряда не дал Дарку никакой полезной информации, но с другой – позволил понять, как развивались события в этой части подземелья сразу после разрушительного обвала. Неизвестно, уничтожило ли Марфаро страшное землетрясение, или город был сожжен объявившимися сразу же после природного бедствия захватчиками, но в остальном картина произошедшего была предельно ясна. Шеварийцы пришли; присвоили все, что могли; перебили всех выживших, включая детей старше двух лет; ну а грудных младенцев стали выращивать, как поросят, на фермах, внушая им с малолетства, что они искусственные создания, призванные лишь подчиняться и работать. Клан Мартел присвоил махаканские секреты, как по добыче руды, так и по обработке металлов, и не допускал потомков гномов к знаниям, используя наследников махаканских секретов как дармовую и очень выносливую рабочую силу. Самые ценные знания вампиры оставили себе и вряд ли поделились ими с поданными шеварийской Короны. Что же касалось второстепенных и исключительно прикладных умений в плане добычи руды, то эти тайны вампиры щедро открыли шеварийским ремесленникам, ведь кровососы слишком любили и ценили себя, чтобы лично командовать горняцкими отрядами доведенных до уровня скота гномов.
Бесспорно, это была трагедия для махаканского народа, ведь, как Дарк только что убедился, первое, от силы второе поколение выращенных в неволе гномов уже разучилось элементарно сопоставлять само собой разумеющиеся факты и делать простейшие выводы. Никого из горняков не удивило, что бывший одновременно и судьей и палачом «наказатель» посетил карьер всего через несколько дней после неприятного разговора лентяев-мастеров с их начальством. Никто из рабочих не посчитал странным, что важный чиновник из Удбиша разгуливал по их подземелью один, без охраны, да еще в драных, грязных портках, сверкая голыми ляжками. И даже старшину отряда, который должен быть смекалистей своих собратьев, ничуть не насторожило, что внезапно и неизвестно откуда появившийся чиновник расспрашивает его о дороге, по которой, собственно, и должен был добраться до карьера. Новые поколения гномов совсем не учили думать, их с самого раннего детства приучали лишь слушать и исполнять.
Печать вырождения омрачила гордое чело Махакана. С этим пока Дарк не мог ничего поделать, но зато был в состоянии вызволить из неволи своих соклановцев и изрядно попортить кровь шеварийским вампирам. Надежда на это не только согревала сердце Аламеза, но и помогала смириться с той вопиющей несправедливостью, которую видели глаза. Он был очень расстроен, но все же мешавшую осуществлению планов ненависть в себе задавил, причем потратив на это не более пары минут.
Подобрав самый ярко горевший из всех факелов, находившихся поблизости, Дарк тут же поспешил вернуться в пещеру, при этом даже краем глаза не взглянув в сторону добывавших руду гномов. Моррон не сомневался, что низкорослые силачи добросовестно исполнят его приказ и ни разу не отвернут голов от скалы до самого окончания их нелегкой трудовой смены. Ему же перед тем, как продолжить тернистый путь до заветных ворот вампирской цитадели, предстояли еще два далеко не самых приятных занятия: освободить, а заодно и разбудить узников-попутчиков и кратко ввести их в курс дел, доходчиво обрисовав ситуацию, в которой они оказались; четко поставить задачи и при этом не сказать ничего лишнего. Дарк ни на минуту не забывал, что его компаньоны – агенты герканской разведки и что их интересы могли далеко не во всем и не всегда совпадать.
Это снова началось внезапно и болезненно. Анри пребывал в состоянии, близком к дреме, но даже если б и бодрствовал, то все равно не расслышал бы, как десятки тонких, гибких щупальцев бесшумно подкрались к нему во тьме. Одновременные, глубоко проникающие в тело удары острых, как воровские стилеты, кончиков упругих отростков возвестили моррону о начале нового этапа мучений. По привычке мгновенно стиснув зубы, Фламмер загасил в себе крик боли, рвущийся наружу и душащий его изнутри. Если бы дергающийся на цепях в непроизвольных конвульсиях моррон проявил слабость и позволил себе закричать, то это немного ослабило бы нестерпимую боль, но он лишь тихо рычал сквозь крепко сжатые зубы, не давая, возможно, наблюдавшим за пыткой откуда-то из темноты врагам насладиться его громкими воплями и жалобными стонами.