— Глава желает трапезничать у себя, — отчитался мастер, занимая место у подобия «стола».
— Тогда приступим! — торжественно провозгласил Момо, простирая руки над снедью, которую состряпал сам.
— Погодите! — Алхимик взвизгнул так неожиданно, что Лили подпрыгнула. — У одной чаши нет хлеба! Нет хлеба! Как же так? Как так?
— Спокойно, мы поделимся. Это же братство — убежище для благородных господ! — чуть ли не прокричал Момо.
— И дам, — шёпотом добавил Ватрушка, опять нависая над Таолили.
Только участники пиршества начали ломать свои лепёшки, чтобы отдать по маленькому кусочку Лили, которую никто к ужину не ждал, как Бел-Атар всех опередил. Он протянул девушке целую лепёшку с безразличным лицом, и истощённая приняла угощение с радостью.
— Стойте-стойте! — снова заговорил Момо. — Поступим иначе, — а потом предложил Касарбину собственный хлеб, но тот, разумеется, чужое брать отказывался. — Да держи уже, мне всё равно лучше такое не есть. А то не влезу в платье.
Бел-Атар всё-таки взял лепёшку, ибо было бы не вежливо отнекиваться и дальше, после чего перевёл взор на Гвальда и тихо вымолвил:
— Он ведь шутит?
— У Бел-Атара, помимо прочих достояний, имеется один талант, что может статься весьма полезным в нашем деле, господа, — монотонно отчеканил Гвальд, никак не реагируя на вопросы иноземного приятеля. — При помощи простых красок, тонкой бумаги и ткани, различных притирок и мазей он может до неузнаваемости изменить лицо!
— Какое лицо? — поинтересовался Алхимик, выпячивая зенки, и те показались невероятно крупными сквозь стёкла защитных очков.
— Какое? Да хоть какое, — тихо отозвался Бел-Атар, не отрывая от миски взгляда.
— И даже моё? — протянул Момо, беря свою голову в рамку из длинных, узких пальцев. — Сможешь сделать меня ещё слаще?
— Твоё лицо… и без того прекрасно. Ты хорош таким, какой есть, боги над тобой потрудились на славу, — смущённо ответил гость. — А вот Гвальда могу разукрасить так, что ни вблизи, ни издалека прохожие не догадаются, кто перед ними предстал: господин или дама. Или же демон.
По комнате пробежалась лёгкая волна смеха, а Момо аж вспыхнул от счастья.
— Да! Воистину! Красотой со мной никому не сравниться! — и после этих слов повис на плече Касарбина, но строгий мастер быстро одёрнул подопечного.
— Момо! Не липни к новичкам! Ты их пугаешь, они не понимают твоих шуток.
— Да никто вообще на всём белом свете его шуток не понимает, — поворчал Ватрушка, заканчивая жевать.
Пока Белая Семёрка опустошала тарелки, попутно подкармливая Носатого, который ловко, со знанием дела клянчил у каждого самый лакомый кусок, Гвальд продолжил сыпать распоряжениями:
— Так что Бел-Атар будет по большому счёту со мной… а девчонка…
— Лили! — встряла вышеупомянутая. — Зовите меня Лили.
— … а девчонка, вроде как, травница. Она поможет Алхимику. Тебе ведь всегда был нужен кто-то, кто сможет достать правильные ингредиенты и сбегать с поручением в лавку, на опушку за травами и жуками, или в лес?
— Вы все — олухи! Вы не отличаете аир обыкновенный от аира кряжистого!
— Ну, она отличит. Ещё она поможет на кухне Момо, нашей Фее очага, — Гвальд всё говорил и говорил, и по мере его рассказов глаза Таолили зажигались, ведь в них начинала искриться надежда. — Она не умеет читать, но мы это исправим.
— Ис… что? Зачем? — возмутилась «девчонка», но никто не внимал её речам, лишь маг в бордовых одеяниях как-то интересно на неё посматривал.
— И сделает это Бел-Атар.
— Я? — теперь настало время возмущаться второму гостю.
От удивления молодой человек чуть не поперхнулся крошками.
— Почему я? Я не учитель!
— Так надо, — бескомпромиссно и непримиримо выдал мастер.
Только успел последний член братства доесть свою порцию, как огни в зале потухли и дрогнул занавес, что висел за очагом и отгораживал общую часть комнаты от неизвестного ещё пространства. Бел-Атар инстинктивно отодвинулся назад, а Лили выпучила зенки и затаила дыхание.
За занавесом засияли новые огоньки, которые высветили тень человека, скрытого портьерами. Изогнувшийся и замерший в вычурной и неудобной позе, человек этот взялся вещать хорошо поставленным голосом:
— И мудрецы, и праздные гуляки твердят одно: лови момент! Но момент вечно ускользает. И только смерть навечно запечатлеет единственный момент!
Занавески поплыли вверх, и перед зрителями предстал не кто иной, как Момо, успевший вовремя улизнуть и подготовиться к представлению для дорогих гостей. Сперва Касарбин даже не признал в статном и грациозном исполнителе этого несносного мальчишку, однако с каждым последующем мгновением сомнений оставалось всё меньше.