- Я все и всегда решала сама. Мне не привычно, что кто-то другой принимает за меня решения, сама собой возникает негативная реакция. И за это я прошу прощения, - Миша хотел что-то сказать, но я не дала, да еще и из его объятий вывернулась и села, чтобы придать серьезности нашему разговору. - Думаешь, мне хочется рисковать? Совсем нет. Но если у меня есть такая возможность, разве не должна я сделать все от меня зависящее, чтобы дикий больше никого не убил? И прежде, чем ты начнешь возражать, скажу, что не одичаю за несколько часов, проведенных в облике беркута.
Он уже не пытался что-либо сказать, но и переубедить мне его пока не удалось. Хорошо, что в этот раз выслушал. И то, о чем вдруг решила сказать, скорее всего, перечеркнет все предпринятые попытки его убедить:
- Сама боюсь снова одичать, как-то очень легко это у меня получается. Просто страшно, что не вернусь, если это случиться опять. И раньше было страшно, а сейчас, когда есть что терять…
- Анюта, маленькая моя девочка…
Весь этот липкий страх растворился под непривычными, слишком нежными, практически невесомыми Мишиными ласками. Потом было время и для привычной страсти и огня, но сейчас окутывала необыкновенная нежность, приносившая чувство защищенности и небывалой легкости. Я летела без крыльев.
Утром я проснулась первой. Миша практически лежал на мне, за все совместно проведенные ночи мы ни разу не спали по разные стороны кровати. Всегда он либо прижимает к себе, либо наваливается сверху. И дышать-то тяжело под такой массой, а уж выбраться, не разбудив, просто невозможно. Не отказалась бы от завтрака, но будить Мишу жаль, так сладко спит, глубоко и размеренно дыша. Попыталась снова уснуть, но сон не шел, слишком много мыслей. Ночь была какой-то волшебной. Нежность его, сменяющаяся неистовой страстью, слова, очень близкие к признанию, и я… что-то меняется во мне, или уже изменилось. Всю ночь была ведомой, не проявляла никакой инициативы, только пылко ловила и следовала его порывам. Ему это понравилось. А мне? Сама от себя такого не ожидала. Вообще-то люблю временами доминировать, а сегодня ночью даже мысли такой не возникло. Было хорошо. Так хорошо, что дыхание от воспоминаний перехватывает. Только вот переубедить Мишу отпустить меня на разведку так и не удалось.
Миша наконец-то проснулся – ритм его дыхания изменился. Он что-то невнятно промычал, скользнул одной рукой под спину, второй закинул мою ногу к себе на талию, одновременно целуя в губы. Похоже, завтрак откладывается на неопределенное время.
И только после, со сбившимся дыханием, Миша пожелал доброго утра.
Я засмеялась, пытаясь выбраться из его объятий:
- Хочу в туалет.
- Не отпущу.
- Еще есть хочу и пить.
- А меня?
- И тебя хочу, но после ванной и кухни.
- Тогда не отпущу.
Я вновь засмеялась, пытаясь выбраться из объятий.
- Если будешь ерзать, точно не отпущу.
- Ну, пожалуйста.
Со стоном скатился с меня, и я убежала в ванную, пока он не передумал. Когда вернулась в спальню, он все так же лежал, глядя в потолок. Спросила, застегивая шорты и оглядываясь в поисках рубашки:
- Ты заметил, что нас впервые не отвлекали?
- Я вчера отключил телефоны.
- Это закон подлости, что нас все время прерывают, или мы слишком много времени проводим в постели?
Он улыбнулся:
- Думаю второе.
- Что хочешь на завтрак?
Он красноречиво взглянул на меня, я в ответ рассмеялась:
- Это же у меня приближается гормональный всплеск, тебе еще рано реагировать. Из еды, что на завтрак хочешь?
Завтрак мы все же готовили вместе, Миша захотел панкейков, а я их готовить не умею. И как оказалось, такие блинчики подразумевают сладкие добавки. Миша на сладком настаивать не стал, сказал, что к таким блинчикам для меня и глазунья с жидкими желтками вполне подойдет.
- Откуда такая страсть к блинам? Разве не должен ты любить овсянку?
- Не порти аппетит, даже вспоминать о ней не могу. А блинчики с клубничным вареньем просто объедение, и ты должна их попробовать.
Мы сидели рядом, и когда я разгадала коварный Мишин план, было уже поздно, он успел прижать меня к себе, поднося ко рту на вилке кусочек блинчика с вареньем. Я сжала губы, с трудом сдерживая смех. Так и не убедив меня открыть рот, он вымазал мне губы вареньем и стал его слизывать. Вскоре мы уже целовались, забыв о еде, и даже не сразу услышали стук в дверь.