Он замолчал, одним глотком допил вино и, не глядя на нас, произнес:
- Крис вернулась на службу незадолго до своей смерти. Весной девяносто пятого года зверобои, охотившиеся на твоего отца, сожгли Крис в одном из складов целлюлозно-бумажного завода в Аугсбурге. Целлюлоза очень горючий материал и самовозгорание происходит при сравнительно невысокой температуре, а уж при поджоге… там был ад. Еще и противопожарные системы зверобои предусмотрительно отключили не оставив ей и шанса оттуда выбраться. Мартин пытался ее спасти, но не смог, он очень сильно обгорел и одичал. Под тем камнем только пепел с того пожара, мы не смогли определить, где именно сгорела Крис, - облокотившись о колени, он опустил голову.
Миша убрал свою руку с моего плеча, я неуверенно встала и подошла к Арману, погладила его по плечу, а потом села рядом и обняла.
Арман смахнул повисшие на ресницах слезы и взял меня за руку:
- Это было… я не смог все это так оставить. Я пустил по следу зверобоев всех наемников, каких только смог найти, помогал хранителям… Месть стала для меня навязчивой идеей. Прежде мы с тобой всегда обходились без помощи няни, но тогда я оставил тебя с ней, и пока меня не было, тебя забрал Кирилл. Я все бросил и поехал за тобой, но вернуть уже не смог. Он твой отец, а я даже не был женат на Кристин. Кирилл обратился к совету и мне запретили любые контакты с тобой до твоего совершеннолетия.
Услышав о запрете, я аж подскочила на диване от удивления:
- Что?
- Запрет все равно уже нарушен, и я понесу наказание. Не это сейчас важно. Я только хотел, чтобы ты узнала правду, и еще хотел извиниться… прости меня, я так перед тобой виноват.
Меня переполняла злость и я, не подумав, брякнула:
- Нет.
Арман как будто этого и ждал и лишь кивнул, а до меня дошло, что я сказала:
- Ох, я совсем не об этом. О каких извинениях может идти речь? Я не считаю вас виноватым.
Он сжал мою руку и лишь грустно мне улыбнулся:
- Тебе, наверное, нужно время, чтобы подумать. Я должен буду уехать, но вы оставайтесь. Этот дом твой. Прости, я позволил себе в нем жить, пока тебя не было.
Как он вообще может думать, что я смогу его сейчас отпустить? Но в одном он прав, мне бы действительно не помешало побыть одной и все осмыслить:
- Наглостью будет с моей стороны попросить накормить нас обедом?
- Нет, конечно, я сам должен был предложить. Виктор говорил, что ты любишь жаркое?
Вот и еще один момент, который хотелось бы прояснить.
- Да, очень люблю. Отличная идея.
Когда Арман ушел, Миша пересел ко мне и обнял:
- Ну как ты, Анют?
- Я? – пожала плечами. – Он классный, да?
Миша кивнул и поцеловал меня:
- Хочешь побыть одной? Я могу помочь Арману на кухне.
- Да, это было бы здорово. И приободри его как-нибудь, пожалуйста, а то он как-то совсем раскис.
Подумать мне действительно нужно было о многом, но не получалось, мысли разбегались и я не могла сконцентрироваться. Я встала и прошлась по комнате, прикасаясь к вещам и обнюхивая их, вышла в холл и поднялась на второй этаж. Двери в комнаты были открыты, и я очень быстро нашла детскую, но не смогла переступить порог. Казалось нереальным, что я в ней жила, будто это не моя жизнь, а чья-то чужая. Сложно поверить, что все то время, что я считала себя нелюбимой и ненужной, кто-то меня любил и ждал нашей встречи.
Я так и не решилась войти в комнату и спустилась в гостиную. Еще раньше в книжном шкафу я заметила фотоальбомы и, прихватив парочку, я устроилась на диване.
У меня практически не было детских фотографий. Лишь несколько снимков, на которых в кадр я попала по чистой случайности, то в пол оборота не глядя в объектив, то расплывчатым силуэтом на заднем плане. Думаю, снимки эти попали ко мне за ненадобностью моей семье. Хотя о чем я? Они же никогда не были мне семьей. Мало того, что я потеряла маму, они еще и забрали меня у того, кому я была дорога. Не могу этого ни понять, ни уж тем более простить.