Однако вывод, к которому пришёл Паша, отнюдь не утешил его, а, напротив, погрузил в ещё большую тревогу. Мысль о том, что где-то поблизости бродит в лесных дебрях хищный зверь – и бродит не просто так, а, очевидно, в поисках добычи! – привела его в такое замешательство и смятение, что он не мог уже думать ни о чём другом и буквально не находил себе места. Забыв об отдыхе и сне, он маялся, метался из стороны в сторону, беспрерывно ворочался с боку на бок, шурша своим спальным мешком и точно готовясь выпрыгнуть из него при первом же намёке на опасность, громко вздыхал, охал, кряхтел, бормотал что-то малопонятное или просто чмокал губами. А иногда, когда его слуха достигали неясные звуки неизвестного происхождения, доносившиеся из лесу, он резко приподнимался, замирал и весь обращался в слух. Но, как правило не улавливая более ничего конкретного, снова – в ещё большем беспокойстве – ложился, и его терзания продолжались.
Вскоре в палатку забрался и Юра. По своему обыкновению, быстро и чётко обустроил себе скромную походную постель, немного повозился, устраиваясь поудобнее, и затих.
– Ну, что там? – немедленно спросил Паша, едва лишь приятель закончил приготовления ко сну и улёгся рядом с ним.
– Ничего, – тихим, бесцветным, уже немного сонным голосом произнёс Юра. – Ночь, темень, тишина…
– Ага! – буркнул Паша, скрипнув зубами. – И в этой темени иногда кто-то ревёт не своим голосом!
Юра, прикрыв глаза, устало усмехнулся.
– Почему же не своим? Может быть, очень даже своим. У каждого свой особый голос. У него – вот такой!
Паша чуть вскинул голову и внимательно посмотрел на друга, лицо которого, правда, видел в темноте очень смутно, как в тумане.
– У кого – у него? – произнёс он едва слышно.
– Ни у кого, – холодно отрезал Юра и, протяжно зевнув, предложил: – Давай спать. Мы устали сегодня, как собаки. Нам нужен отдых. Завтра утром опять в дорогу.
Паша в очередной раз перевернулся с боку на бок и, точно досадуя на равнодушие товарища – несколько нарочитое и наигранное, как ему показалось, – пробурчал сквозь зубы:
– Как бы этот отдых не оказался последним в нашей жизни!
Юра ничего не ответил, будто не услышал. А ещё через минуту Паша уловил его ровное, размеренное, с лёгким похрапываньем дыхание, – Юра уснул.
Чего долго ещё нельзя было сказать о Паше. Он, ещё совсем недавно готовый заснуть сидя на голой земле, теперь не мог сделать этого лёжа в палатке, в спальном мешке, в достаточно комфортной – по меркам суровой походной жизни – обстановке. Тревожные мысли и не отпускавшее ни на миг беспокойство не давали ему забыться и упорно гнали сон прочь. Он продолжал ворочаться, вздыхать, шептать что-то невразумительное, время от времени замирать и чутко прислушиваться к звукам ночи. Вот хрустнула сухая ветка, словно под чьей-то ногой; вот откуда-то из глубины леса донеслось уханье совы; вот налетел лёгкий порыв ветра, всколыхнул ветви деревьев, запутался в пышной листве, и лес будто ожил и заговорил – тихими таинственными голосами, шептавшими что-то бессвязное и неуловимое. И Паша поневоле вслушивался в этот смутный загадочный говор, и порой ему даже чудилось, что он начинает разбирать в нём кое-что. Но это ему только казалось, это было уже на грани яви и сна, который незаметно, мало-помалу подчинял его своей власти и погружал в свои объятия.
И уже в самое последнее мгновение перед тем, как окончательно отключиться, в тот момент, когда не знаешь точно, наяву это или уже во сне, он краем глаза заметил какую-то крупную чёрную тень, мелькнувшую рядом с палаткой и на миг довольно отчётливо обрисовавшуюся в бледном сиянии догоравшего костра. Но и этого мига оказалось достаточно, чтобы Паша различил что-то громадное, бесформенное, мохнатое – и при этом, как ни странно, человекообразное!
Однако Паша был так расслаблен и вял, почти парализован смертельной усталостью и тяжело навалившимся на него сном, что не только не испугался, но даже не удивился: у него не было на это сил. «Нет, это не медведь!» – промелькнуло напоследок в его мозгу, и сразу же после этого он провалился, точно в омут, в глубокий, свинцовый сон, захлестнувший его плотной мягкой волной.