Надежды эти не оправдались. Юра, уложив в рюкзаки извлечённые оттуда накануне вечером вещи и продукты, приступил к палатке и, не говоря ни слова, стал разбирать её. Паша, едва его ненадёжное убежище заколебалось, не дожидаясь, пока оно обрушится ему на голову, поневоле выбрался наружу и исподлобья, с немым упрёком уставился на товарища.
Юра, слишком занятой, чтобы обращать внимание на укоряющие взоры приятеля, небрежно мотнул ему головой и приказал:
– Сложи спальные мешки.
Паша, словно не поняв, постоял несколько секунд без движения, но, очень скоро приведённый в чувство холодными каплями, оросившими ему лицо и проникшими за шиворот, зашевелился и принялся исполнять распоряжение напарника.
Поскольку дождь не давал им расслабиться, они собирались очень споро, не делая лишних движений и не тратя времени на разговоры, лишь стряхивая капли дождя, заливавшие им лица. В результате буквально за пару минут палатка и мешки были собраны и уложены в рюкзаки, после чего Юра окинул зорким взглядом место ночлега, проверяя, не забыли ли они чего-нибудь, и, навьючив на себя свою часть поклажи, тронулся в путь, обронив мимоходом:
– Всё, двигаем.
Паша, взвалив на плечи свой рюкзак и бросив прощальный взор на косматый еловый лапник, под сенью которого они провели ночь, поплёлся за ним следом, бормоча себе под нос:
– Куда двигать-то? Дороги нет!.. Да ещё такая гнилая погода… Зараза!..
Невозмутимый, сосредоточенный Юра, занятый своими мыслями, не реагируя на дождь и бурчанье спутника, твёрдой, уверенной поступью шёл вперёд, как будто точно знал, куда нужно идти. И его целеустремлённость и спокойная уверенность в себе были так заразительны, что Паша постепенно перестал жаловаться и ныть и, словно сам мало-помалу обретая спокойствие и хладнокровие, двигался за товарищем всё быстрее и твёрже.
Понемногу удаляясь от берега, они вскоре достигли окраины противоположной части леса, вздымавшегося по левую руку от них, и пошли по едва заметной в траве, понемногу уклонявшейся в сторону дорожке, над которой нависали широкие развесистые ветви выстроившихся в ряд рослых деревьев. Дождь с трудом проникал сквозь плотный покров густой листвы, и приятелям удобно было идти под её почти непроницаемой завесой.
Но постепенно тропинка всё более терялась в траве и вскорости вовсе пропала. Путники вынуждены были сбавить шаг и, наконец, запутавшись ногами в высокой траве, остановились. Огляделись по сторонам.
– Ну, куда дальше? – спросил Паша.
Юра, не отвечая, ещё некоторое время порыскал глазами вокруг, пристально вгляделся в зеленовато-серый сумрак, застывший под мохнатыми развесистыми купами, и, подумав самую малость и по-прежнему не произнося ни слова, устремился в глубь леса. Паша, пожав плечами, с безразличной, скучающей миной побрёл за ним.
Но, пройдя несколько шагов, он, будто вспомнив о чём-то, вдруг обратился к приятелю:
– Слышь, Юр, ты ночью, перед сном, не заметил возле палатки ничего подозрительного?
– Нет, – сказал Юра, полуобернувшись. – Я сразу вырубился… А что, было что-то подозрительное?
Паша задумчиво шевельнул бровью.
– Да так, ничего особенного… Почудилось что-то… – и, передёрнув плечами, умолк.
Юра понимающе кивнул и отвернулся.
Следующие часа два спутники шли в том же порядке, друг за другом: Юра впереди, Паша чуть позади, то немного отставая, то вновь нагоняя приятеля. Паша не представлял, куда идёт напарник, чем он руководствуется при выборе пути, куда ведёт их эта глухая, нехоженая лесная тропка. Да, собственно говоря, и не было никакой тропинки, друзья просто шли там, где можно было пройти, обходя бесчисленные колоннообразные стволы сосен и пушистые, раздавшиеся вширь ели, небольшие пригорки, заросли кустарника, поваленные деревья и поросшие мхом трухлявые пни. И внимательно глядя себе под ноги, чтобы не зацепиться за притаившуюся под сухой прошлогодней листвой кочку или вылезший из земли тугой корявый корень. Важность этого Паша уяснил после того, как, зазевавшись на мгновение, споткнулся о твёрдое, как камень, змеевидное корневище и, отягчённый увесистым рюкзаком, как сноп, повалился наземь, ткнувшись лицом в мягкие прелые листья. После этого он поневоле сделался осмотрительнее и то и дело шарил по земле цепким, ищущим взглядом.
Дождь в лесу почти не ощущался. То ли он начал ослабевать, то ли не мог проникнуть сквозь плотную завесу из тесно сомкнувшихся в вышине крон, не пропускавших сквозь свою толщу ни падавшей с небес воды, ни струившегося оттуда же слабого бледного света. В чаще царил полумрак. Ветви, листва, стволы, кусты, трава – всё сливалось и мешалось в тусклой мутноватой мгле, напоминавшей вечерние сумерки.