От этих мыслей мороз подирал его по коже, начинало шуметь в голове, спирало дыхание. И лишь усилием воли он стряхивал с себя это наваждение, пытался взять себя в руки и взглянуть на происшедшее трезво и непредвзято, разобраться во всём и попытаться понять. А когда это не совсем удавалось ему, старался просто думать о чём-то другом, менее пугающем и травмирующем. И тогда перед ним возникали милые Маринины черты, тронутые лёгким румянцем и мягкой, немного застенчивой улыбкой. И слышался её тихий нежный голос, шептавший ему что-то томное и завораживающее. И ему становилось легче, он начинал дышать ровнее и спокойнее, в груди разливалось приятное тепло, и сердце замирало, будто в предвкушении чего-то особенного, невыразимого…
Но, увы, это длилось недолго. Прекрасный трогательный образ вдруг пропал, развеянный внезапно нахлынувшей чернотой, смявшей и поглотившей его. И на смену ему явился совсем иной облик – жуткий, отвратительный, леденящий кровь. Не то животное, не то человек, не то что-то другое, невиданное и небывалое, чему нет названия, что невозможно даже вообразить и тем более осмыслить. И вот это самое невообразимое и немыслимое предстало перед ним, выплыв из ниоткуда, из какой-то тёмной дьявольской бездны, и взглянув на него неподвижными, горящими мрачным огнём глазами. И он, холодея, цепенея и почти не дыша, смотрел в эти застылые мерцающие глаза, повергавшие его во всё более глубокий, несказанный ужас, гипнотизировавшие и подавлявшие его, лишавшие воли и сил. И чувствовал, что от этой страшной галлюцинации он уже не в состоянии избавиться. Что если это немедленно не прекратится, если никто не придёт ему на помощь, сердце его не выдержит этого нечеловеческого напряжения и дикого страха и разорвётся…
Он вздрогнул от чьего-то прикосновения и открыл глаза. Рядом, укладываясь спать, возился Паша. Вздыхал, кряхтел, пыхтел, бормотал что-то и вполголоса матерился, не в силах разобраться со своей постелью. Юра сразу же понял, что он в стельку пьян, но всё равно рад был видеть его, так как именно приход товарища избавил его от кошмарного сновидения, от которого у него, как ему казалось, едва не остановилось сердце. Перед глазами у него ещё какое-то время носились чёрные тени привидевшейся ему жути, пока не рассеялись окончательно. Но в памяти остался таинственный пугающий образ, вынырнувший из ночной тьмы и туда же вернувшийся. Вот только надолго ли?..
Паша тем временем наконец улёгся. Однако долго ещё не мог успокоиться, ворочаясь с боку на бок, испуская протяжные вздохи и ворча что-то себе под нос. А затем, повернувшись к напарнику, дыхнул на него таким мощнейшим ядрёным перегаром, что тот едва не задохнулся.
– Ну, блин! – воскликнул Юра, скривившись и невольно подавшись в угол палатки. – Что за сивуху вы там лакали? Это ж отрава какая-то!
Паша хмыкнул, почмокал губами и нетвёрдым, заплетающимся языком проговорил:
– Да номано… Клёвый выпивон… Пробирает до костей… Ты зря не попробовал… те б понравилось… И ребята хорошие, душевные… Выпивохи зна-атные!
Будто в подтверждение его слов, ночную тишину, так неожиданно пришедшую на смену стоявшему тут ещё совсем недавно гаму, вдруг разорвал пронзительный, с истеричной ноткой пьяный вопль:
– Иди в жопу!!! Я не хочу спать!
Паша тихо рассмеялся и, вскинув кверху большой палец, пояснил:
– Это Кирюха. Вот такой парень!.. Главный забулдыга тут… Практически не просыхает… Отличный поц!
Из темноты ещё некоторое время доносились два одиноких голоса – сбивчивые, отрывистые Кирюхины выкрики, делавшиеся, правда, всё тише и невнятнее, и частый приглушённый говор, почти шёпот, – очевидно, кто-то, более трезвый и адекватный, убеждал неуёмного Кирюшу идти спать. И, судя по всему, убедил: их голоса, понемногу утихая и отдаляясь, в конце концов совершенно заглохли.
Друзья, задумавшиеся вдруг о чём-то, тоже притихли и, казалось, через минуту-другую стали засыпать. Но внезапно Паша, лежавший – чтобы не дышать тяжёлым перегаром на приятеля – спиной к нему, довольно отчётливо и внятно, насколько это было возможно в его состоянии, произнёс:
– Он придёт! Я чувствую это… И убьёт нас всех! Никто не спасётся…
Юра, у которого от этих слов холодок пробежал по спине, ничего не ответил, притворившись спящим. Безрадостные, тревожные думы нахлынули на него с новой силой, исчезнувший было жуткий образ из недавнего сновидения предстал перед ним вновь, может быть, не такой яркий и реальный, как во сне, но не менее пугающий и отталкивающий. Стоявшая вокруг мёртвая, непроницаемая тишина, которой он так желал недавно, стараясь заснуть, теперь беспокоила и угнетала его. Он чувствовал, думал, предполагал, что в этой тишине, в этой тьме затаилось что-то чёрное и зловещее, как сама ночь, ждущее своего часа, чтобы выйти из мрака и обрушиться на них всей своей безмерной, неодолимой мощью…