Однако противостоять слишком долго этой могущественной, неодолимой, сверхчеловеческой силе было нереально. Иван Саныч очень скоро выдохся, изнемог, обмяк, и, когда чёрные морщинистые пальцы схватили его за шею и, обвив её словно железным обручем, поволокли его наружу, он уже не в силах был сопротивляться. Он делал лишь какие-то вялые, чисто инстинктивные движения, за что-то цеплялся, во что-то упирался, извиваясь, как змея, и издавая глухие, сдавленные крики, жалкие и беспомощные, тут же тонувшие в окружающем, равнодушном ко всему безмолвии.
Наконец, видимо начав терять терпение, лесной гигант, гулко взревев, с треском вырвал заднюю дверь и выволок помятого, измочаленного, чуть дышавшего шефа из машины. Тот тяжело осел наземь, дико огляделся кругом и, дрожа всем телом, точно при ознобе, пополз вперёд, напоминая огромного полураздавленного червяка, упрямо цепляющегося за свою никчёмную, никому не нужную, но такую дорогую, бесценную и важную для него самого жизнь.
Неизвестный некоторое время стоял на месте, спокойно следя за тем, как его обессиленная, сломленная жертва машинально, уже без всякой надежды на спасение, едва шевеля одеревенелыми членами, отползает прочь. Затем, всхрапнув и хищно блеснув глазами, с приглушённым, мерным рычанием двинулся за ней, медленно переставляя мощные столбообразные ноги и слегка размахивая длинными, почти достигавшими колен руками. Он явно не спешил, по-видимому наслаждаясь моментом, растягивая удовольствие, зорко наблюдая за корчившимся у его ног человеком, доживавшим последние минуты своей жизни, в отчаянии, в муках и в ледяном ужасе перед неизбежным прощавшимся с нею.
А Иван Саныч всё полз по дороге. Изнемогая, задыхаясь, обливаясь холодным потом, почти ничего не видя, – перед глазами колыхалась какая-то размытая кроваво-серая муть. Сделавшаяся необычайно тяжёлой, гудевшая голова настойчиво клонилась вниз, и он несколько раз ткнулся лицом в землю, но всякий раз с усилием вскидывал голову и, судорожно стискивая зубы, на которых скрипел песок, влачился дальше.
И – угасающими остатками сознания – думал. Тело уже почти не повиновалось ему, но мозг продолжал, хотя и вяло, понемногу затухая, с перебоями, работать. И мысли были об одном, о самом главном, сокровенном. О том, что занимало его всю жизнь и продолжало волновать даже теперь, в его смертный час…
Вот так же, как он полз сейчас по этой пустынной лесной дороге, оказавшейся для него дорогой к смерти, он полз и по жизни. Хитрил, ловчил, изворачивался, подличал, лицемерил, лгал всем и каждому, а порой и себе, забыв со временем, какая она и есть – правда. Рекламировал, предлагал и продавал себя направо и налево, тому, кто даст побольше. Угождал и стлался перед вышестоящими, третировал, унижал и гнобил подчинённых. В общем, жил, как все живут. Как принято, как положено, как установлено от века и как будет всегда.
И ради чего всё? Ради того, чтобы однажды, как раз после очередного, пожалуй, самого блестящего своего триумфа – он со своей инициативой (по правде говоря, – и он не раз невольно признавался в этом самому себе, – совершенно пустой, бесполезной, яйца выеденного не стоящей) вышел, наконец, на правительственный уровень и получил высочайшее одобрение, – в глубине дремучего леса, вдали от людей, всеми покинутым и забытым, встретить свою смерть? Умереть так нежданно, нелепо и страшно? От руки неведомого чудища, какого-то жуткого порождения мрака, способного привидеться лишь в ночном кошмаре, в горячечном бреду.
Однако этот кошмар, этот бред стал для него явью. Вынырнувший из тьмы, словно бывший её частью и отделившийся от неё монстр будто нарочно подстерегал его здесь, чтобы расправиться с ним, прервать его триумфальное шествие к вершинам власти, вычеркнуть его из списка живых. За что? За какие грехи? – недоумевал он, чувствуя, как сознание его мутится и мысли становятся всё менее связными. – Чем он хуже других? Разве он жил, думал и поступал не так же, как все вокруг? Разве он особенный, чем-то отличающийся от остальных? Окружающие что, лучше его? Не обманывают, не врут, не подсиживают, не гадят один одному, не ставят друг другу палки в колёса? Прям ангелы все! Так вот крыльями и машут… А он один за что-то расплачивается. Причём платит самую высокую, самую страшную цену. Цену жизни!