– Итак, что мы имеем, Роланд Альбертович, давайте все заново и по порядку, по возможности с точностью до минуты, – дежурный следователь скрестил руки на груди и откинулся назад на спинку стула.
– Пожалейте, я уже пятый раз все рассказываю, – Роланд сделал умоляющий жест руками. – Я же говорю, ничего не обычного. После того как я проснулся, помылся, и получил срочный вызов от Олега Павловича, сразу же направился в институт.
– А студент в это время, где был?
– Как где, в другой комнате, наверное.
– Почему наверное?
– Потому что, я перед выходом не заглядывал к нему. Написал записку, оставил пиво и в Ректорат. Вызов был с грифом «срочно»!
– Так, – протянул следователь, – понятно. – И нервно забарабанил пальцами по столу.
Роланд про себя горько усмехнулся. Да где там, понятно. Что может быть понятно в такой ситуации?
Он рассматривал задумавшегося следователя, который погрузился в чтение показаний Роланда. Он читал про себя и при этом машинально шевелил губами. Это неистребимая привычка. Точно такая же, когда режешь бумагу ножницами и непроизвольно, с каждым движением сжимаешь желваки.
Роланд смотрел на следователя и размышлял. То что произошло, было невероятно. Он себе не льстил, но все же его твердый седьмой эскалон – грозное оружие. Его дом, его цитадель, его крепость. Жаль, что те старинные времена, когда люди жили в замках, давно канули в лету. Но несмотря на то, что с первого взгляда его трехкомнатная квартира могла показаться банальным жилищем «как у всех», это было не так. Это была действительно крепость. Он приложил немало усилий для того, чтобы спать спокойно.
Периметр квартиры был опутан как классическими заклинаниями защиты, так и его собственными, родовыми. Плюс ко всему, последняя версия домового, которого он, это Роланд помнил отчетливо, сам и насторожил уходя в Ректорат. Чтобы все это взломать, понадобился бы не один час. Да что там говорить, возможно и дня не хватило бы. И вот тебе на! Такой удар по гордыне старого оперативника шутка сказать, лучшего выпускника за всю историю факультета, заслуженного ЛОХа. Вот именно лоха! Именно лоха, и в том смысле, который вкладывают в это слово в другой Москве.
Его защиту взломали, нет, не щади себя, играючи прошили насквозь, можно просто сказать, проигнорировали. И выдернули парня и наверняка ему сейчас очень плохо.
– Скажите, Роланд Альбертович, ваша квартира охранялась? – «проснулся» следователь.
– Да, и смею вас заверить, неплохо. Но то, существо, которое пришло сюда, об этом очевидно не догадывалось.
Следователь обозначил улыбку, показывая, что смысл шутки до него дошел.
В комнату стремительно вошел Ректор в сопровождении обоймы охраны. Следом бочком, чтобы не повредить косяк двери, протиснулся профессор.
– Вы уже закончили, – это он к следователю.
– Собирайся, нашли нашего бедолагу, – это уже мне. – На окраине в районе Домодедовского аэропорта. Гол как сокол и по-видимому в глубочайшем шоке.
Голоса, опять эти голоса, все вьются, приближаясь голодными угрями, то летят прочь, испуганными бабочками. И не отпускает БОЛЬ, хотя нет, вроде бы полегче, или просто привык. Цвета меняются хаотично и быстро – от угольного черного до бирюзового, затем красного и желтого. Все поглощает синий, и опять голоса, голоса.
– Ванюша, Ванюша, иди домой.
Слышу тревожный голос мамы. Но так не хочется бросать друзей.
– Ты опять не сделал домашнее задание?
Это уже суровый рык отца и огромный ремень с большой медной пряжкой. Медная пряжка ухмыляется и приближается ко мне.
– А сколько звезд на небе и рыбы в воде, – карлик с большой седой головой и со смешным колпаком сумасшедшего звездочета, тычет указкой в меня и требовательно смотрит.
Мгновение и он превращается в «любимую» преподавательницу высшей математики. И опять тихий ужас, завтра коллоквиум, а я ни бельмеса.
И опять требовательный чуть знакомый голос.
– Иван иди домой, ты загулялся что-то!
Домой…отчего то от этого простого слова сладко ноет сердце. Я решил, иду домой.
Напоследок оглянулся и вздрогнул. Сзади меня стоял человек без лица. В руке скальпель. Он грозит мне пальцем и приближается. В голове гнусавит голос – второй, слышишь, всегда выбирай второй вариант!
Но он мне не страшен. Я иду домой!
– Ну вот, наконец-то, очухался!
Это первое, что я услышал.
– Я же тебя предупреждал, никому не открывай! Нет, мы взрослые и умные! Я те покажу…
Голос Роланда.
– Так молодой человек, как вы себя чувствуете?
Большая белая гора приблизилась ко мне и наклонилась, грозя вот-вот обрушиться.
Я сфокусировался на лице. Профессор участливо рассматривал меня из под очков, словно в микроскоп. Белый халат ему явно жал.
Открыть рот мне не удалось. Я лишь несколько раз моргнул.
– Ну и хорошо!
Чего здесь хорошего, я так и не понял. Было плохо. Ни один член моего многострадального тела не слушался. Попал под дробилку, не меньше. Интересно, ноги, руки целы? Главное чтобы меня не превратили в робокопа!
– Расступитесь, дайте молодому человеку прийти в себя!
В поле моего зрения появился Ректор. С нашей последней встречи, он осунулся еще больше.
Сейчас полегчает, Ваня, расслабься.
Он положил мне руки на лоб и что-то прошептал. Тихое слово, очень мелодичное и до боли знакомое. А вот поймать его смысл не удалось. Вам сказали на вашем родном языке слово, вы понимаете, что с вами разговаривают именно на вашем языке, а смысл не доходит. Странное ощущение. Полегчало.
– Так лучше?
– Спасибо.
Прозвучало слабо и очень жалостливо. Сразу захотелось спать. На этот раз сновидений не было.
-7-
Прошли уже больше трех недель с моего неприятного приключения. Я находился под строгим домашним арестом у Роланда дома. Выходить запрещалось, разрешалось отдыхать, и набираться сил. Все бы ничего, но было ужасно скучно. Роланд постоянно отсутствовал, бывало, не ночевал три, четыре дня подряд. Обойма охраны, пять суровых парней, в качестве собеседников и собутыльников была никакой. За все это время, даже, словом со мной никто из них не обмолвился. Несмотря на все мои попытки найти с ними общий язык. Понятно, что работа такая. И я для них объект. Без лица, эмоций и других соплей. Главная задача, чтобы объект остался жив и точка.
А что делать мне? Телевизор надоел, сам с собой я не пью. Что делать мне, я спрашиваю?!
Несколько раз меня привозили в институт. Там, в закрытом кабинете, умные дядьки пытались понять что же со мной произошло. Но все тщетно. Мой мозг был девственно чист. Ну, если не считать, несколько грязных мыслишек об одной весьма привлекательной особе. Я говорю о стенографистке, которая присутствовала на этих экзекуциях. Попытался, было, познакомиться, но я понял что ее не интересую ни капли. Возможно только в качестве подопытного кролика. Уж очень у нее глаза подозрительно блестели, когда на меня надевали различные устройства.
Олег Павлович тоже не мог ничего сказать. Он попытался надавить. По крайней мере, у меня возникло ощущение гигантской руки сжимающей мой мозг. Я потерял сознание, и Ректор с сожалением констатировал свое фиаско. Кто бы меня ни похитил, он сделал так, чтобы никто не смог узнать больше чем, надо.
В остатке, после того как все мои мучения прекратились, в протоколе дознания сухим официальным языком, было написано всего несколько строчек. Они сводились к ключевым моментам. Темнота, хоть глаз выколи, полное отсутствие ощущения органов чувств, человек без лица, скальпель и еле слышимый, повторяющийся гул. Вот и все.
Спустя еще пять дней, наступил радостный день. Роланд сказал, что мой домашний арест, он же карантин прекращен и пора бы заняться учебой. И дескать великовозрастных дебилов, он не потерпит. Настал великий день начинать грызть гранит науки и показывать все, на что я способен. Слава богу обошлось без нравоучений и наставлений. Получай хорошие оценки, сначала ты на зачетку работаешь, потом она на тебя и так далее. В общем лафа кончилась. Завтра я иду в институт. На свою первую лекцию.
После того как Роланд удалился в комнату, видимо очень гордый своей напутственной речью, я лег спать. Но спать не удавалось. В голове поселилась одна очень трезвая и правильная мысль. Оно мне все это надо? Какой институт в тридцать лет? Ломоносов, я что ли? И вообще, не хочу учиться, а хочу жениться! При этой мысли мелькнул соблазнительный образ стенографистки. Она все пыталась надеть на меня смешной шлем, и посадить на большой добротно сколоченный деревянный стул. Из стула зловеще торчали провода. Побегав от нее еще некоторое время и сосчитав тысячи три овец, незнамо откуда появившихся, я крепко заснул.