— Да что вы говорите? — Баллард был польщен.
— Святая правда, — отвечал незнакомец. — Так вот, однажды мы со Спарки возились во дворе и как-то очутились у самой двери эдисоновской лаборатории. Не успел я опомниться, Спарки как турнет меня прямо в дверь, и — бамм! — я уже сижу на полу лаборатории, уставившись прямо на мистера Эдисона.
— Вот уж он разозлился, это точно! — сказал Баллард, просияв.
— Я перепугался до полусмерти — вот это уж точно. Я-то подумал, что попал в пасть к самому сатане. У него за ушами торчали какие-то проволочки, а спускались они к ящичку, что был у него на коленях! Я было рванул к двери, но он изловил меня за шиворот и усадил на стул.
— Мальчик, — сказал Эдисон. — Тьма гуще всего перед рассветом. Запомни это хорошенько.
— Да, сэр, — сказал я.
— Вот уже больше года, — поведал мне Эдисон, — ищу нить для лампочки накаливания. Волосы, струны, стружки — чего я только не перепробовал, и все впустую. Пытался думать о другом, решил заняться тут одной штукой — просто чтобы стравить пар. Собрал вот это, — я он показал на небольшой черный ящичек. — Мне пришло в голову, что интеллект — всего лишь особый вид электричества, вот я и сделал этот анализатор интеллекта. И представляешь — действует! Ты первый это узнаешь, мой мальчик. А почему бы тебе не быть первым? В конце концов именно твое поколение увидит грандиозную новую эру, когда людей можно будет сортировать проще, чем апельсины.
— Что-то не верится, — сказал Баллард.
— Разрази меня гром! — сказал незнакомец. — Прибор-то работал. Эдисон испытал его на своих коллегах, только не сказал им, что тут к чему. И чем умнее был человек — клянусь честью! — тем больше стрелка на шкале маленького черного ящичка отклонялась вправо. Я разрешил ему попробовать прибор на мне. Стрелка не сдвинулась с места, только задрожала. Но как бы я ни был глуп, именно в тот момент я в первый и единственный раз в жизни послужил человечеству. Как я уже говорил, с тех пор я пальцем о палец не ударил.
— Что же вы сделали? — взволнованно спросил Баллард.
— Я сказал: «Мистер Эдисон, сэр, а что если попробовать его на собаке?» Хотел бы я, чтобы вы своими глазами видели, какое представление закатила собака, как только я это сказал. Старина Спарки залаял, завыл и стал царапаться в дверь, чтобы выбраться вон. Когда же он смекнул, что мы не шутим и что выбраться ему не удастся, он бросился, как коршун, прямо к анализатору интеллекта и вышиб его из рук Эдисона. Но мы загнали его в угол, и Эдисон прижал его покрепче, пока я подсоединял проволочки к его ушам. И вот — хотите, верьте, хотите, нет, — стрелка прошла через всю шкалу, далеко за деление, отмеченное красным карандашом!
— Мистер Эдисон, сэр, — говорю я, — а что значит вон та красная черточка?
— Мой мальчик, — говорит Эдисон, — это значит, что прибор вышел из строя, потому что красная черточка — это я сам.
— Я так я знал, что прибор разбился! — сказал Баллард.
— Прибор был целехонек. Да, сэр. Эдисон проверил его — все точно, как в аптеке. Когда он сказал мне об этом, Спарки понял, что деваться ему некуда, струсил и выдал себя с головой.
— Это как же? — недоверчиво спросил Баллард.
— Понимаете, мы же были заперты накрепко — изнутри. На дверях было три запора: крючок с петлей, задвижка и обычный замок с ручкой. Так этот пес вскочил, сбросил крючок, отодвинул задвижку и уже вцепился зубами в ручку, когда Эдисон его схватил.
— Да вы что? — сказал Баллард.
— Так-так, — сказал Эдисон своему псу. — Лучший друг человека, а? Бессловесное животное, а?
Этот Спарки был настоящий конспиратор. Он принялся чесаться, выкусывать блох, рычать на крысиные норы — только бы не встретиться глазами с Эдисоном.
— Очень мило, а, Спарки? — сказал Эдисон. — Пускай другие лезут вон из кожи, добывают пищу, строят жилье, топят, убирают, а тебе только и дела, что валяться перед камином, гонять за сучками да лезть в драку с кобелями. Ни тебе закладных, ни политики, ни войны, ни работы, ни заботы. Стоит только помахать верным старым хвостом или руку лизнуть — и твоя жизнь обеспечена.
— Мистер Эдисон, — говорю, — вы что, хотите мне сказать, что собаки перехитрили людей?
— Перехитрили? Облапошили — и я об этом заявляю на весь мир! А я-то, чем я занимался целый год? Выкладывался, как раб, до последнего, лампочку изобретал, чтобы собакам было удобнее играть по вечерам!
— Послушайте, мистер Эдисон, — говорит Спарки, — а почему бы нам не договориться? Давайте сохраним это дело в тайне — ведь уже не одну сотню тысяч лет все идет хорошо, и все довольны. Зачем, как говорится, будить спящих псов? Вы обо всем забудете и уничтожите анализатор интеллекта, а я вам за это скажу, какую нить использовать в лампочке.
— Чушь собачья! — сказал Баллард, багровея.
— Даю вам честное слово джентльмена. Ведь этот пес и меня вознаградил за молчание: он подсказал мне биржевую операцию и обеспечил богатство и независимость на всю мою жизнь. Последние слова, которые произнес Спарки, были обращены к Тому Эдисону. «Попробуйте взять кусок обугленной хлопковой нити», сказал он. Несколько минут спустя он был разорван на клочки стаей собак, которые собрались у дверей — подслушивали.
Незнакомец снял свои подвязки и протянул их собаке Балларда.
— Вот, сэр, небольшой сувенир в знак уважения к вашему предку, которого сгубила неумеренная болтливость. Всего хорошего.
Он сунул книгу под мышку и пошел прочь.