— Плохо ты за машиной следишь, — у егеря было добродушное лицо, маленький и подвижный, он почему-то напоминал какого-то юркого насекомого, которое все никак не удается прихлопнуть тапком, — у меня дома «Мерседес». Ему тоже двадцать лет. Он меня не подводит.
— Ты, наверное, его холишь и лелеешь, держишь в теплом гараже и в сроки загоняешь в автосалон ТО делать? — егеря не представлялись водителю. Он не знал, как их зовут.
— Конечно. Как же иначе? Я же не хочу застрять на дороге в самый неподходящий момент.
— А в Россию когда пригнали твой «Мерседес»?
Егерь задумался. На лбу у него от трудных размышлений наморщилась кожа, а губы стали шептать какие-то цифры.
— Шесть лет и четыре месяца, — наконец произнес егерь.
— Ну, вот видишь. Всего-то шесть лет и четыре месяца, — с издевкой сказал водитель, — а до этого твой «Мерседес» по чистым и ухоженным автобанам катался. Там он и до пенсионного возраста без проблем дожил бы. Да не до собачьей пенсии, когда год — за шесть, а до человечьей. Представляешь, купил себе машину к совершеннолетию и катайся на ней всю жизнь. Иногда подмажешь там, подделаешь что-то, резину еще поменяешь по сезону. Вот и всех забот, — он сделал небольшую паузу, потом резко продолжил, — а БМП этот эксплуатировали и в хвост и в гриву, не особенно заботясь — сколько она протянет. Она давно уже должна была сдохнуть, как загнанная лошадь. Да ты знаешь, что она в Афгане уже духов молотила, когда ты еще в пеленки писался. Подгузников тогда еще не было. Писался?
— Откуда я помню, — пробурчал егерь.
— Писался, писался. Не увиливай.
— Может быть, но с арифметикой у тебя плохо. Мне двадцать семь. Следовательно, когда эта БМП только вышла за ворота завода, мне уже было семь, а я, извини, пеленок тогда уже не носил — в штанишках бегал.
— В коротких?
— Летом — в коротких, — егерь начинал сердиться.
— Ладно, не обижайся, — сказал водитель, — могу подкинуть интересное занятие. Когда уйдешь на покой — можешь проследить ее боевой путь, — он кивнул на БМП, — поверь мне, узнаешь очень занимательную историю. Если бы она все это время простояла в смазке, законсервированная на складе, тогда, конечно, ты мог бы возмущаться, а так… Да любая машина давно накрылась бы при таких нагрузках.
— Сдаюсь, — примирительно сказал егерь. — Тебе помощь нужна?
— Нет. Сам справлюсь, — сказал водитель.
— Голубев, ты в очередной раз меня убеждаешь в том, что худая голова языку покоя не дает, — сказал капитан Кондратьев своему подчиненному, когда ему надоело, что водитель тратит время не на исправление, а на перепалку с егерем, — не мешай ему. Когда понадобится ломовая лошадь, я тебя позову.
— Так точно. Рад стараться. Разрешите идти, ваше благородие? скороговоркой выпалил Голубев, смешав в своем ответе все пришедшие в голову реплики из устава царской армии.
— Отдыхай.
— Слушаюсь, — он не стал добавлять, хотя и хотел, «и повинуюсь», потому что эти слова были из другой постановки.
— Эй, Верховцев, — послышалось из бронемашины. Из люка высунулся радист. Он только что разговаривал с пилотом «Стрекозы». Топлива у того осталось минут на десять. Он хотел улетать на дозаправку, выяснял, что стряслось внизу и надо ли присылать ему замену, — может, мне сразу запросить помощь? Зачем тебе мучиться, рученьки белые марать.
— Отстань, без тебя хоть вешайся, — огрызнулся водитель.
— Могу дать веревку и мыло.
— Веревку, может, и возьму, но потом. Мыло себе оставь. Помоешься. От тебя несет как от помойного ведра.
— Ладно, ладно. «Стрекоза» нас хочет покинуть. Спрашивает, сколько тебе времени надо на починку.
— Не знаю. Может, долго.
— Понял. Так и сообщу. Пусть на замену другую «Стрекозу» вызывают. Радист опять нырнул в трюм бронемашины.
Временное безделье занять было абсолютно нечем. Можно, конечно, впрячься в БМП, наподобие бурлаков, и попробовать протащить ее вперед. Весила она поменьше, чем баржа, а десантники и егеря казались покрепче тех бедолаг, что были изображены на картине Репина, но вряд ли усилий всех их хватит на то, чтобы сдвинуть бронемашину хотя бы на несколько сантиметров. Толку никакого, зато можно весело провести время. Лучше, если застряли бы две БМП. Тогда можно было и вовсе разделиться на две команды и устроить соревнования, достойные Книги рекордов Гиннесса.
Ох, и сигаретки не выкуришь. Вдруг в ближайших кустах сидит снайпер, еще не успевший превратиться в ледышку, греет окоченевшие руки своим дыханием, посматривает по сторонам, прикинувшись то ли камнем, то ли холмиком, обросшим кустами, видимо из-за этого он понатыкал в свою одежду веточек. Ноги у него уже обморозились. О валенках он не позаботился (не любит он ничего, что связано с русскими), а теплые ботинки — в такую погоду от холода защищают не долго. Вот и мучается теперь. Тем не менее он сможет приладить приклад к плечу, заглянуть в оптический прицел и нажать на курок разок-другой, прежде чем его накроют из станкового пулемета. Если снайпер араб или негр, непривычный к местному климату и снег видевший разве что по телевизору, на фотографиях и в холодильнике, а лед — в бокале с коктейлем, то он давно уже распрощался со своей душой. Отойди чуть в сторону от дороги, наткнешься на скрюченные ледяные скульптуры. Художественной ценности они не представляют. Никто не пойдет их искать. Но…