Между тем, саперы о чем-то пошептались, после чего разговорчивый придвинулся ближе.
– Слушай, камрад, и запоминай. Таких, как ты, направляют во вторую роту. А тем, кто во второй – ни увольнений, ни переписки. Но не вздумай с камрадами весточки передавать. Не возьмут, двое уже на этом погорели, мало не показалось. А если возьмут, еще хуже, сразу к начальству побегут. Народ здесь дрессированный, не хуже, чем в цирке.
– Здесь? Это где?
– Крепость Горгау, камрад.
Остановили их минут через десять. Точнее Лонжа сказать не мог, наручные часы отобрали при аресте да так и не отдали, как и все прочее. Вполне логично! Никто его не освобождал и не собирался, только «кацет» теперь именуется странным именем Горгау. Сразу же вспомнилась Медуза Горгона. Бывший цирковой не слишком хорошо помнил мифологию, но на одном из представлений, где он стоял в униформе, Горгона была явлена во плоти – живая пирамида в три яруса с огромной маской наверху. Лонжа прикинул, что Горгау по созвучию вполне годится в супруги страховидной Медузе.
О том, почему везут именно в крепость, решил пока не задумываться. Объяснят! А если нет, догадается сам.
Когда грузовик остановился, Лонжа решил было, что это контрольно-пропускной пункт, полагающийся каждой воинской части, однако вышло иначе. Его новые сослуживцы недоуменно переглянулись, тот, что поразговорчивей, выглянул наружу и тут же вернулся обратно.
– Sch-sch-scheiße![8]
И тут же послышался знакомый рык: господин обер-фельдфебель с кем-то препирался. Длилось это недолго, голоса стали громче, послышалось резкое: «Открывай!» Саперы вновь переглянулись, а затем почему-то взглянули на Лонжу.
– К машине! Стр-р-ройся!
Стали в ряд, хотя и не по росту. Столб это обстоятельство проигнорировал и вообще выглядел крайне недовольным. Неудивительно! Увидев, кто их остановил, Лонжа мысленно согласился со своим новым знакомым. Scheiße! Иначе и не скажешь.
…Оскаленный череп в петлице и на фуражке, карабины наперевес, наглый, полный презрения взгляд. «Мертвая голова», лагерная охрана. Двое по бокам, в центре – офицер, рядом с ним Столб с какими-то бумагами в руках. Один показывает, второй внимательно изучает, время от времени поглядывая на стоящих в строю.
Секунды затяжелели, каждый удар сердца гулко отдавался в висках. «Будет вам мерзость», – пообещал Агроном, и Лонжа ему поверил. А чем не мерзость – кошки-мышки с обреченным? Отпустили – и снова поймали.
«Ваша судьба – лагерь и печь крематория». Белый танец Смерти, зал с колоннами, невидимый в темноте оркестр…
Август Виттельсбах закусил губу и стал ровно, словно в миг, когда на его плечи лег королевский горностай. Все сделано правильно. Пусть!
С Агнешкой он виделся за три дня до ареста. Сейчас она уже дома, в безопасности. И это хорошо.
– Гефрайтер Пауль Рихтер?
Офицер уже рядом, смотрит в лицо. Пусть смотрит!
– Так точно!
Долгий внимательный взгляд. Наконец, «мертвоголовый» отвернулся, отошел на несколько шагов.
Оскалился.
– Извините за вынужденную задержку, господа. Чрезвычайные обстоятельства! Успешной вам службы!..
Вздернул правую руку вверх.
– Хайль Гитлер!
Стоящие в строю промолчали. Обер-фельдфебель Столб неохотно поднес руку к козырьку.
Смерть отступила.
– Чрезвычайные обстоятельства? – хмыкнул разговорчивый сапер, когда грузовик, наконец, тронулся. – Да побег у них, точно говорю!
– Здесь где-то лагерь? – не выдержал Лонжа.
– Не где-то, – наставительно молвил второй, – Все скоро узнаешь, камрад. А насчет побегов – это сказка. Из «кацета» убежать нельзя.
Бывший номер 445 хотел промолчать, но губы сами шевельнулись.
– Можно!
Сказал негромко, но его услышали.
Локи лежал на полу в грязной липкой луже. Первое ведро воды не помогло, пришлось лить второе, и только тогда Хорст сумел разлепить веки. Густая красная пелена закрывала мир, но это даже к лучшему. Остаток сил он потратил на то, чтобы не заплакать. В горле булькало, и только сжатые зубы удерживали отчаянный беспомощный вой.
– Очухался? – гоготнули за пеленой. – Готовься, сейчас повторим. А если не нравится – подписывай.
– Н-нет, – выдавил он из себя. – Не подпишу. Я никого не убивал!..
8
Здесь и далее персонажи будут использовать выражения из обсценной лексики, переводить которые автор не считает возможным.